Дед, видимо, понял ход его мыслей и так зашелся смехом, что даже Шарик (только что бывший Князьком) отскочил и испуганно залаял. Дед заливался:
— Лексей!.. Вот чудак!.. Золото!.. Да это бревно подороже золота! Это, — дед важно поднял палец, — это, Лексей, мореный дуб! Им вся наша Тайнинка полна. Смекаешь
— Смекаю, — соврал Алешка. — А за что же его, этот дуб, заморили
— Долгая история. — Дед изо всех сил зевнул. — Когда —нито расскажу. А ты пока Шурке уже потяжельше полешко выбери. — И дед, уронив голову на грудь, вздремнул, не выпуская трубки изо рта.
— Зд
орово, Лех! — радостно оглядел Шурик кучку наколотых дров. — Я еще и плавать научусь.
— Только не сейчас, — пробормотал Алешка.
Вот тебе и фишка в воде. Странная какая —то…
Вся эта история, как вы уже поняли, проходила без моего участия. Или вернее: мое участие все —таки было, но очень пассивное. Незаметное такое. Я получал от Алешки распоряжения (в виде телефонных звонков и корявых записок), исполнял его указания, совершенно не представляя их смысла и их необходимости. И поэтому, наверное, мне иногда казалось, что Алешка просто валяет дурака от скуки или у него сдвинулась набекрень крыша от свиной «карантинной» радости.
Вам, наверное, тоже так кажется. Но очень скоро станет ясно, что мы с вами очень круто ошибаемся.
И вот она — первая ласточка, Алешкина записка, которую он передал мне с папой.
«Срочнай преветт! Дим, я все типерь знаю! Я их всех разкрыл! Они такое предумали! Низашто нидогадаишся! Кабута там идет внис, а паправды вдаль. Прешли мне фанарь! Быстренька!!! Ато я заблудюсь ватьме!»
Вот такая ласточка. В основном из ошибок и восклицательных знаков. Но я почти все понял. Алешка напал на след преступников, которые что —то такое здорово «предумали», и он готов им помешать. Я только не понял, кто такая Кабута. Которая вроде идет вниз, а на самом деле она идет вдаль. А может, это какая —нибудь безбашенная местная собачонка, которая шляется туда —сюда, то «внис», то вдаль.
Словом, когда я узнал, что папа туда поедет в воскресенье (он что —то туда зачастил), я уговорил его взять и меня. Вместе с «фанарем».
— А зачем — спросил папа. — По Лешке соскучился Или опять что —нибудь затеваете
— Ничего особенного, — успокоил его я. — Кабуту будем отлавливать.
— Класс! — сказала мама. — Покажете, когда поймаете Она большая
— Средних размеров, — отвертелся я. Откуда мне знать, если я ее ни разу не видел.
Папа недоверчиво покачал головой, но все —таки согласился. Мама тоже вроде бы собралась навестить Алешку, но передумала:
— У меня большая стирка. Я лучше вашу Кабуту дома посмотрю, когда поймаете. Надеюсь, она не очень кусается в неволе.
А там, в этом «Приволье», вот что произошло. Такое семейное событие. Вроде торжества.
Руслан Олегович приехал пораньше вечером в веселом и даже радостном настроении. В ликующем таком. Как победитель.
Он опять привез три кучи продуктов и подарков, а самый главный подарок приберег до торжественной минуты за праздничным столом, где собралась вся семья Корзинкиных и Алешка в придачу. А в дверях стояли с улыбками на лицах Мариша с Матрешей. А в окно, как обычно, заглядывал Дедуля —дровосек. Приложив ладонь к уху, чтобы не пропустить что —нибудь интересное, вроде рюмочки водочки в качестве щедрого хозяйского угощения. Ну и заглядывала в окно грустная осенняя луна.
Шурик все время пытался ему рассказать про поход на байдарке, про водопад, про костер с чаем. Вертелся у бати под ногами, хватал его за рукав.
— Ну, пап! Ты слушай! Я умею костер разжигать. Я, пап, грести научился. Веслом! Я, пап, знаешь, как дрова колю! Как Лешка. Ну, пап!
Руслан Олегович от него досадливо отмахивался. Как от комара. Он был полон чем —то другим, более важным. Подумаешь — дрова, костер, весло…
Шурик вздохнул, поморгал влажными от обиды глазами и с горя занялся тортом.
А Руслан Олегович встал с бокалом шампанского в руке и указал им на Шурика:
— Как твоя фамилия, отрок
Шурик чуть не подавился куском торта, уронил на пол чайную ложку, сдернул с шеи салфетку и промямлил с удивлением, будто сомневался:
— Корзинкин, пап. Ты что, забыл
— Не забыл! — Руслан Олегович светился всем лицом, даже заалевшими ушами. — Вношу поправку! Мы теперь не просто Корзинкины, а Корзинкины —Эльстон! Потомственные графы и графины… то есть графини!
Тетя Лилия забыла про мигрень и захлопала в ладоши. А дядя Руслан расстегнул портфель, который терпеливо стоял возле его ног, и достал из него красивую рамочку, где под стеклом была… ну… как ее… Почетная грамота, что ли
— Документ! Свидетельство! — ликовал новенький граф с двойной фамилией. — Мы теперь законные наследники графского титула!
Алешка заметил, как при этих гордых словах Дедуля за окном выпрямил ладонь, которой он оттопыривал ухо, и прижал кончики пальцев к виску, отдавая честь. Правда, немного насмешливо — так Алешке показалось.
А новенький граф Корзинкин стал показывать всем свидетельство, вверху которого был напечатан красивый графский герб: корона, перевитая голубой лентой, а под короной — щит, на нем — собака верхом на льве.
— Собака символизирует верность государю, — стал торопливо и восторженно пояснять Руслан Олегович, — а лев — отвагу! Вот так вот! Мы теперь верные и отважные.
«А раньше » — чуть было не вырвалось у Алешки.
(Когда я узнал об этом великом событии, то спросил нашего школьного историка про графский род Корзинкиных.
— Корзинкины — переспросил он. — Вроде были такие. Постельничьи государевы.
— Это как Постель царю стелили
— Ночные горшки из —под государя выносили.
Да, для такой службы очень нужны, конечно, отвага и верность.)
Праздничное застолье завершилось красочным фейерверком перед домом. Всем он очень понравился. Только бывший Князек с испугу удрал в дом и забился под кровать Шурика…
Когда настал поздний вечер (или ранняя ночь) и ребят отправили спать, Алешка осторожно подошел к окну, растворил фрамугу и прислушался к разговору на террасе.
— Ну что, графинюшка, рада — все еще ликовал новый граф. — Сбываются мечты! Графский титул. Волшебный пруд скоро, с карасями. Вишневый сад. И не так уж дорого мне это обошлось. — Он помолчал, а потом озабоченно добавил: — Правда, придется еще подвалы в порядок привести.
— Успеется, — сладко зевнула графиня Лилия. — Сначала вишневый сад. Пруд с карасями, конечно, это очень мило. Я представляю. Вечерняя заря отражается в гладкой воде. Молчаливая луна серебрит прибрежные росы. Кувшинки белеют. Но милее всего — вишневый сад. Когда он зацветает, Русик, по весне, то будто облако опускается на землю. А летом — спелая ягода, черного цвета, сладкого вкуса. Варенье в медном тазу. Как у Чайковского. Я вся — в белом чепчике с рюшечками, в миленьком фартучке с оборочками. Это так романтично, Русик. Согласись, ну что за графская усадьба без вишневого сада Даже Чехов об этом писал. Пруд, подвал — это все потом…
