Книга Душегубы, страница 10. Автор книги Леонид Влодавец
Cтраница 10
идти назад, а этого ему не хотелось.
Во-вторых, потому, что около вагона могли появиться люди, у которых человек
с двумя автоматами мог вызвать подозрения.
Конечно, Валерка попробовал обойти вагон. С левой стороны он стоял почти
впритирку к забору, и соваться туда Русакову казалось опасным: черт его
знает, начнешь протискиваться и застрянешь. Или невзначай сдвинешь вагон, он
покатится и размажет по стене. Попробовал справа.
Справа оказался пакгауз с дебаркадером, засыпанным снегом и обледеневшим
после недавней оттепели. Влезть на него было непросто, потому что он был
почти полутораметровой высоты, да и два автомата за спиной ловкости не
прибавляли. Руки скользили, а без перчаток еще и мерзли. Пока Валерка
удирал, он как-то не ощущал холода, должно быть, с перепугу, а теперь сразу
почуял, что на дворе не май месяц.
С трудом он все же вскарабкался на буфера и сцепное устройство вагона,
уцепился за скобу, привинченную к борту, и перешагнул на дебаркадер.
В темноте по дебаркадеру пришлось идти ощупью, шаря рукой по стене
пакгауза и держась к ней поближе. Перешагивая, Русаков обнаружил, что между
вагоном и краем дебаркадера довольно большой промежуток, и если провалиться
туда одной ногой, то вполне можно ее, эту ногу, сломать.
Сделав несколько осторожных шагов, Валерка добрался до запертой на
висячий замок двери пакгауза. Она находилась прямо напротив задвинутой двери
вагона.
И тут беглецу пришла в голову скорее глупая, чем здравая идея.
Валерка отчего-то решил, что лучше всего будет спрятаться в вагоне. В
общем, кое-какая логика в этом была. В вагоне было все-таки получше, чем на
открытом воздухе. Во-первых, потеплее. А ветер между тем усиливался, и
Русаков уже не раз оттирал нос, щеки и уши, начинавшие мерзнуть. Во-вторых,
поскольку на путях, под колесами вагона было много снегу, создавалось
впечатление, будто этот вагон стоит тут давным-давно и никуда в ближайшее
время отправляться не собирается. В-третьих, то, что пакгауз, похоже, никто
не сторожил среди ночи, означало по Валеркиной прикидке, что там и днем вряд
ли кто появится.
Стараясь не провалиться между вагоном и краем дебаркадера, матерясь и
обжигая руки о холодный металл скобы, Русаков, чуть поднапрягшись, сдвинул в
сторону тяжелую дверь и запрыгнул в вагон. Почти сразу, еще не оглядевшись
как следует, вернул дверь в прежнее положение. Среди тишины ночного поселка
шум и лязг, происходившие при этом, казались ему жутким грохотом. Прямо-таки
громом небесным. Но как будто никто на этот шум не отреагировал.
Отдышавшись Валерка огляделся. В кармане чужого бушлата лежали спички и
надорванная пачка "Примы". Своего курева и огня у Русакова не было. Он
вообще-то покуривал, но только "стреляные" сигареты, а потому еще не
накрепко втянулся.
Сейчас он достал спички и, чиркнув одну, осветил внутренность вагона.
Пока спичка горела, он сумел разглядеть, что в одной половине вагона
пусто, а в другой сооружены трехэтажные нары. Подобрав с полу какую-то
щепку-лучинку, Валерка подпалил ее второй спичкой и продолжил исследование.
Прежде всего, конечно, нар.
На верхнем ярусе лежали голые доски, на которые через прямоугольные
окошки у потолка намело снежку. На нижнем, в полуметре от пола, тоже были
голые доски. А в середине даже просматривалось что-то вроде тюфяка. Правда,
наверняка промерзшего насквозь, но все-таки... Валялось там несколько
больших сплющенных картонных коробок не то из-под телевизоров, не то из-под
каких-то консервов. А на полу, под нарами, стояла еще одна, несмятая,
коробка, набитая стружкой.
Из всего этого, то есть тюфяка, коробок и стружек, Валерка на ощупь -
лучинка к тому времени уже сгорела - соорудил себе лежбище. Нижнюю часть
тела он втиснул в коробку со стружкой, а остальное уложил на тюфяк, прикрыв
его сверху сплющенной коробкой. Опустил уши на ушанке, автоматы положил
рядом с собой, руку пристроил под ухо. Нет, все-таки холодно. Этак заснешь и
не проснешься. Или нос отвалится. Дует откуда-то.
Додумался: расправил одну сплющенную коробку и спрятался с головой. Сразу
тепла прибавилось, хотя свежего воздуха и поменьше стало. Ноги в стружках
стали даже согреваться, и дуть уже почти перестало. Автоматы тоже пришлось
утянуть к себе под картон.
Минут десять-пятнадцать Валерка пролежал в коробках, сгруппировавшись
калачиком и ощущая относительный комфорт. Неизвестно, замерз бы он тут в
конце концов, если б заснул, или нет, но сон как рукой сняло, когда его
чуткое ухо уловило тихий хруст снега. Шаги! Кто-то явно приближался к
вагону. И шел он с той стороны, откуда пришел сам Валерка. Погоня?
Автомат - свой, родной, который полтора часа назад уже стрелял в людей, -
мог открыть огонь хоть через секунду. Русаков осторожно снял его с
предохранителя и высунул ствол наружу. Темнота в вагоне была полнейшая, и
сказать, что Валерка направил ствол точно на дверь вагона, было бы не
правдой. Скорее он навел его туда, где ему мыслилась эта дверь. Валерку
успокаивала мысль, что к вагону, судя по звуку шагов, шел только один.
Человек, если это и тот, кто его ищет, в одиночку не опасен. Русаков ощущал
полную решимость стрелять. Он считал себя человеком конченым и как бы
освободился от всех моральных запретов.
Но все-таки лучше, чтоб этот гражданин мимо прошел. Очень неприятно было
бы покидать только что обретенное убежище. Уж больно уютными казались
картонные коробки...
Тусклый свет обозначил щели дверного проема. Пришелец осветил вагон
фонарем. Зашкрябало - тот, вновь прибывший, забирался на дебаркадер.
Скрип... скрип - подошел к двери вагона.
Лязгнуло. Откатил дверь. Свет фонаря конусом осветил пустую половину
вагона, затем потолок, стену, двинулся в сторону нар...
Валерка в отсветах фонаря углядел, что посетитель одет в такой же, как у
него самого, солдатский бушлат и шапку. С облегчением отметил, что ни
автомата, ни пистолета у вероятного противника нет.
Луч, немного не дойдя до среднего яруса нар, где, прижавшись к торцевой
стенке вагона, прятался беглец, отвернулся от Русакова. Отвернулся и
посветил на лицо хозяина фонарика - видимо, тот решил проверить, насколько
силен накал лампочки.
Валерка тут же узнал его: это был не кто иной, как Ваня Соловьев.
В любого другого Русаков, пожалуй, уже выстрелил бы. А Ваню пожалел.
Потому что хорошо знал - этот чудаковатый детина готов по-настоящему
добровольно ехать в Чечню и стать тем восьмым кандидатом в покойники,
которым хотели сделать Валерку. Больше того, ходил в штаб, аж к командиру
части. Рапорт писал. А его - не брали. Валерка хорошо знал и то, почему. В
такой маленькой части все всё друг про друга хорошо знают. Друзьями Соловьев
и Русаков не были. Врагами тоже, несмотря на вражду между первой и второй
ротами. За все время службы если и говорили друг с другом, то раза три, не
больше. Последний раз - дней пять назад, когда Валерку послали вместе с
двумя совсем молодыми воинами в клуб.
Надо было перетащить большущий-пребольшущий плакат, нарисованный
Соловьевым, и помочь установить его поблизости от плаца. Что там было на
плакате - Русаков толком не запомнил. Ясно, что не "Слава КПСС!", но и
