– Страшного, конечно, ничего. Только когда твоя очередь
подходит, тебе вместо коленок голый зад подставляют.
Председатель был человек брезгливый, и он поморщился. Ему
захотелось узнать, кто же это все так интересно рассказывает, и он вышел в
коридор, вроде бы для того, чтобы заглянуть в бригадирскую.
На длинной скамейке под стенгазетой сидели Николай Курзов и
Леша Жаров, которого три года назад посадили на восемь лет за то, что он украл
на мельнице мешок муки. Увидев председателя, Леша поспешно поднялся и стащил с
головы картуз с оторванным козырьком, обнажив стриженую, с начавшими отрастать
волосами голову.
– Здрасьте, Иван Тимофеевич, – сказал он таким тоном, каким
говорят обычно люди после долгой разлуки.
– Здравствуй, – хмуро сказал председатель, как будто видел
Лешу только вчера. – Освободился?
– Выскочил досрочно, – сказал Леша. – По зачетам.
– Ко мне, что ли?
– До вас, – согласился Леша.
– Ну заходи.
Леша пошел за председателем в кабинет, ступая осторожно
своими потертыми бутсами, как будто боялся кого-нибудь разбудить. Он подождал,
пока председатель сядет на свое место, и только после этого сам сел на краешек
табуретки по другую сторону стола.
– Ну, что скажешь? – помолчав, хмуро спросил председатель.
– На работу до вас проситься пришел, Иван Тимофеевич, –
почтительно сказал Жаров, в волнении растягивая картуз на колене.
Председатель задумался.
– На работу, значит? – сказал он. – А какую я тебе могу дать
работу? Ты, Жаров, зарекомендовал себя не с хорошей стороны. Вот мне на МТФ
человек нужен. Я бы тебя послал, так ведь ты молоко воровать будешь.
– Не буду, Иван Тимофеевич, – пообещал Леша. – Вот чтоб мне
провалиться на этом месте – не буду.
– Не зарекайся, – махнул рукой Голубев. – Тебе божиться, что
дурному с горы катиться. Прошлый раз сколько я тебе говорил: «Смотри, Жаров,
нехорошо себя ведешь. Доиграешься». Говорил я тебе или нет?
– Говорили, – подтвердил Жаров.
– Вот – «говорили». А ты мне что говорил? Ничего, мол,
переживем. Вот тебе и ничего.
– Напрасно вы старое поминаете, Иван Тимофеич, –
проникновенно сказал Леша и вздохнул глубоко. – Я ваши слова в лагере вспоминал
часто. Помню, сидели мы раз за обедом, и как раз дали нам компот…
– Неужто и компот дают? – заинтересованно спросил
председатель.
– Это где какой начальник. Один голодом морит, а другой,
если хочет, чтобы план выполняли, и накормит тебя, и оденет потеплее, только
работай на совесть.
– Есть, значит, и хорошие начальники? – с надеждой
переспросил председатель и подвинул к Жарову пачку папирос «Дели».
– Кури. Ну, а как там в смысле массовых мероприятий?
– Этого сколько хочешь, – сказал Леша. – Кино,
самодеятельность, баня раз в десять дней. Самодеятельность получше, чем у нас в
городе. Там у нас был один народный артист, два заслуженных, а простых я и не
считал. Вообще народу грамотного сидит… – Леша понизил голос, – бессчетно. Был
у нас один академик. Десятку дали. Хотел испортить кремлевские куранты, чтоб
они на всю страну неправильно время показывали.
– Да ну? – Председатель недоверчиво посмотрел на Лешу.
– Вот те и «ну». Вредительства, скажу тебе, Иван Тимофеевич,
у нас полно. Вот, к примеру, ты куришь папироски, вот эти «Дели», а в них тоже
вредительство.
– Да брось ты, – сказал председатель, но папироску изо рта
вынул и посмотрел на нее с подозрением. – Какое же здесь может быть
вредительство? Отравлены, что ль?
– Хуже, – убежденно сказал Леша. – Вот можешь ты мне
расшифровать слово «Дели»?
– Чего его расшифровывать? «Дели» значит Дели. Город есть
такой в Индии.
– Эх, – вздохнул Леша, – а еще грамотный. Да если хочешь
знать, по буквам «Дели» это значит – Долой Единый Ленинский Интернационал.
– Тише ты, – сказал председатель и посмотрел на дверь. –
Это, знаешь, нас с тобой не касается. Ты мне лучше насчет бытовых условий
объясни.
Потом в кабинет, не дождавшись своей очереди, вошел Николай
Курзов. Утром ему надо было ехать на лесозаготовки, и он просил председателя
выписать ему два килограмма мяса с собой.
– Завтра придешь, – сказал председатель.
– Как же завтра, – сказал Николай. – Завтра мне уже чуть
свет отправляться надо на поезд.
– Ничего, отправишься послезавтра. Я справку дам, что
задержал тебя.
Он подождал, пока дверь за Николаем закрылась, и нетерпеливо
повернулся к Леше:
– Давай рассказывай дальше.
Баба Дуня, которая отрабатывала минимум трудодней, дежуря у
продуктового склада, видела, что в председательском окне свет не гас до часу
ночи.
Председатель все расспрашивал Лешу насчет условий жизни в
лагере, и по Лешиному рассказу выходило, что жизнь там не такая уж страшная.
Работают по девять часов, а здесь ему приходится крутиться от зари до зари,
кормят три раза в день, а здесь не каждый день и два раза успеешь поесть. Кино
здесь он уже с полгода не видел.
Расставаясь, он пообещал Леше приличную работу.
– Пойдешь пока пастухом, – сказал он. – Будешь пасти
общественный скот. Оплата, сам знаешь, пятнадцать рублей с хозяина и от колхоза
пятьдесят соток в день. Кормежка – по домам. Неделю у одних, неделю у других.
Поработаешь пастухом, пообсмотришься, потом, может, подыщем что поприличнее.
В этот день председатель вернулся домой в хорошем
настроении. Он погладил по головкам спящих детей и даже сказал что-то нежное
жене, отчего та, не привыкшая к мужниным ласкам, вышла в сени и всплакнула
немного.
Утерев слезы, она принесла из погреба кринку холодного
молока. Иван Тимофеевич выпил почти всю кринку, разделся и лег. Но ему долго
еще не спалось. Он вздыхал и ворочался, вспоминая до мельчайших деталей рассказ
Леши Жарова. Но потом усталость взяла свое, и он прикрыл отяжелевшие веки. «И
там люди живут», – думал он, засыпая.
Глава 13
– Земля имеет форму шара, – объяснил как-то Чонкину
Гладышев. – Она постоянно вращается вокруг Солнца и вокруг собственной оси. Мы
не чувствуем этого вращения, потому что сами вращаемся вместе с Землей.
