Надежда зарделась от удовольствия. Петюнчика она очень
уважала за ум и хороший характер, так что его похвала была приятна.
— Я говорю, что я работаю, да еще книгу пишу, он тогда
тоже вот как ты — дескать, ни строчки еще не написала, а раздулась уже вся!
В смысле от гордости, — пояснила Алка, заметив, что
подруга окинула критическим взором ее монументальную фигуру. — Да еще про
кабачки эти треклятые ввернул! — возмущалась Алка. — Я, конечно,
ответила, тут и началось.
И дом я совершенно забросила со своей работой, и ему
внимания не уделяю. У парней своя жизнь, им не до нас. Раньше, говорит, хоть
Гаврик был, все-таки домой придешь, кто-то радуется, а теперь и его нет.
Гаврик был немецкой овчаркой, которую бандиты похитили и
убили два года назад, когда с Петюнчиком произошла криминальная история,
которая, благодаря Надежде, закончилась хорошо, но только не для Гаврика <См.
роман Н.Александровой «Две дамы с попугаем»>.
— Давай, говорит, хоть собаку заведем, —
продолжала Алка, — кошки ему, видишь ли, мало! Да попугай еще есть… В
общем, я не позволила — некогда со щенком возиться.
— Собаку, говоришь, — протянула Надежда,
соображая, что у нее появилась возможность сделать приятное Петюнчику и заодно
малость приструнить Алку, — ну-ну… В общем, скажи этой Ларисе Павловне,
что я книгу пишу, тебя, в конце концов, это совершенно ни к чему не обяжет.
Потому что больше уж я не знаю, что и придумать.
— Да уж, правду ей не скажешь, — издевалась
Алка, — кто ты есть? Детектив-любитель.
Расследуешь криминальные истории просто из любви к
искусству. Не надо тебе ни денег ни славы…
— Что в этом плохого? — холодно спросила Надежда.
— Непонятно только, во имя чего ты стараешься.
Надежда прекрасно знала, что если честно, то старается она
во имя собственного любопытства, которое не дает ей спокойно жить.
Но Алке она ни за что в этом не признается.
— Тебе знакомо такое понятие, как торжество
справедливости? — поинтересовалась она.
— Что? — Алка захохотала. — Торжество
справедливости? Ты серьезно? Ты влезаешь в чужие дела во имя торжества
справедливости?
— Не понимаю, отчего ты так веселишься, — хладнокровно
ответила Надежда. — Ты — учитель русского языка и литературы, тебе по
должности и по призванию положено вкладывать в детские головы разумное, доброе,
вечное.
И внушать им веру в светлые идеалы, которой буквально
пропитана вся классическая литература девятнадцатого века. Отчего же ты не
веришь, что справедливость должна восторжествовать?
Удар был нанесен мастерски. Алка страшно гордилась своей
профессией, она считала, да и другие это признавали, что учитель она хороший. И
получалось, что раз она смеется над Надеждой, то и сама не верит в то, чему
учит детей. Стало быть, она лицемерка и плохой педагог.
Надежда еще раз взглянула на подругу и поняла, что она все
правильно рассчитала. Той нечего было сказать, а это дорого стоит, поскольку
Алла Владимировна Тимофеева относилась к разряду тех людей, которым всегда есть
что сказать, и рот заткнуть им очень непросто.
— Звони! — приказала Надежда. — Звони этой
Ларисе Павловне, звони ей прямо сейчас.
Алка надулась, но взяла трубку.
Надежда Николаевна подошла к подъезду девятиэтажного
«сталинского» дома и с сожалением увидела на двери домофон.
Конечно, так или иначе ей придется объяснять свой визит
Ларисе Павловне, но одно дело — разговаривать на пороге квартиры, видя лицо
собеседника, и совсем другое — импровизировать на улице, перед подъездом…
Впрочем, можно просто сослаться на Алку, а там уж разбираться.
Ее размышления были прерваны на этой минорной ноте. Дверь
подъезда открылась, и на улицу вышел высокий, хорошо одетый мужчина средних лет
с подстриженными ежиком седоватыми волосами того цвета, который называют «перец
с солью». Мужчина вежливо придержал перед Надеждой дверь, тем самым разрешив ее
маленькую проблему.
Надежда поблагодарила мужчину и вошла в подъезд.
Здесь ее ожидал еще один неприятный сюрприз: лифт,
расположенный в открытой, забранной решеткой шахте, не работал, кнопка вызова
горела немигающим рубиновым глазом.
Надежда Николаевна подумала, что в жизни строго соблюдается
баланс положительных и отрицательных эмоций, то есть на каждый плюс обязательно
тут же находится минус, как на шкуре зебры за черной полоской неизбежно следует
белая, если, конечно, эта зебра — не альбинос. Она вздохнула и пошла вверх по
лестнице.
Лариса Павловна жила на самом верхнем, девятом, этаже, так
что Надежда дважды останавливалась передохнуть. По дороге она поневоле
ознакомилась с надписями на стенах, из которых узнала, что Светка дура, Ромка —
козел, а характеристика какого-то Сусика была вовсе непечатной. Кроме того, она
прочла записку, приколотую к стене ржавой кнопкой, в которой, по-видимому
местная дворничиха, сурово предупреждала жильцов: «На деснице мусор ни кидать,
а то уберать не буду».
Наконец Надежда остановилась перед обитой вагонкой дверью с
нужным ей номером семьдесят два.
Она нажала на кнопку звонка, и за дверью тотчас же раздался
заливистый лай, как будто Надежда включила его нажатием кнопки.
Вслед за лаем послышался звонкий женский голос:
— Иду, иду! Бакси, Макси, замолчите!
Звякнули замки, и Надежда Николаевна увидела чрезвычайно
уютную женщину раннего пенсионного возраста с аккуратно завитыми и
подкрашенными волосами, в розовом, отделанном кружевами переднике поверх такого
же розового, отделанного кружевами халата. Впрочем, Надежда не успела ее как
следует рассмотреть, потому что неожиданно подверглась нападению.
Напали на нее две дружные таксы.
С жизнерадостным лаем они подскочили к Надежде Николаевне с
двух сторон и принялись штурмовать ее, как дружная команда альпинистов штурмует
Эверест или какую-нибудь менее известную горную вершину. Поскольку у
четвероногих «альпинистов» были коротенькие кривые лапы, восхождение было
неудачным, но очень шумным.
— Бакси, Макси, прекратите немедленно! —
прикрикнула на собак хозяйка.
Таксы покосились на нее с неудовольствием, однако отступили
на заранее подготовленную позицию — на порог кухни.
Надежда Николаевна отметила про себя, что ее кот Бейсик
никогда не ведет себя так невоспитанно с малознакомыми людьми и что кошки —
вообще гораздо более достойные животные, чем собаки.
— Извините, — проговорила хозяйка,
улыбаясь, — они у меня такие общительные! Иногда даже чересчур…
— Вам звонила Алла Владимировна Тимофеева, —
поспешила объяснить гостья, — меня зовут Надежда Николаевна…
— Да-да, конечно! — Хозяйка заулыбалась еще
шире. — Алла Владимировна — такая милая женщина! Как у нее дела?
