Мойра вздохнула, и он увидел, что напряженность с ее лица спала, а дыхание стало ровным.
— Мойра?
Она открыла глаза и сонно улыбнулась:
— Да? — Голос был низким и теплым.
Что же это за зелье? Он откашлялся.
— Тебе лучше?
— Д-д-да. — Она снова закрыла глаза и улыбнулась: — Г-г-гораздо л-л-лучше.
Слава Богу! Что бы ни было в этой склянке, оно помогло.
Мойра засмеялась:
— Не могу поверить, что экипаж не справился с этим поворотом. Он не показался мне таким крутым. Если бы я знала, я не стала бы подгонять кучера.
— Да, не стоило.
— Если бы это был не ты, а кто-то другой, я и пытаться не стала бы. Я никогда ничего подобного не делала. Ты моя единственная слабость.
Ого! Это зелье, очевидно, развязывает язык. Очень интересно.
— Я не желаю быть чьей-либо слабостью.
— Что поделаешь. Ты, Роберт Херст, моя единственная, большая, огромная слабость. Интересно, сколько женщин считают тебя таким? Сотни, наверно.
— Сомневаюсь, — рассеянно ответил он, заметив, что сквозь повязку у нее на голове начала сочиться кровь. Черт побери, где же Стюарт?
— А я не сомневаюсь, — сказала она, надув губы. — Скольких женщин ты соблазнил с тех пор, как я уехала? Дюжину? Две дюжины? Или твои победы так многочисленны, что не поддаются счету?
Он хотел возразить, но она продолжала:
— Когда я по тебе скучала, я обычно думала обо всех твоих победах.
— Ты по мне скучала?
— Ужасно. Не знаю почему. Ведь ты меня не любил. Ты даже не притворялся, что любишь. А я… — Она моргнула, видимо, поняв, что сказала лишнее.
— Мойра, голова болит?
Она помолчала и улыбнулась:
— Нет! Совсем не болит.
Это хорошая новость. Он поблагодарит невестку за зелье и расспросит о его побочных эффектах.
— На самом деле, — добавила Мойра, — я чувствую себя ве-е-е-еликолепно.
— Это хорошо, потому что нам придется тебя отсюда вытащить. Это может быть больно.
— Ну и что? Это не страшнее, чем рож…
Она остановилась, вперившись в него взглядом.
Наступила долгая пауза, и он сказал:
— Рожать ребенка. — Он не мог поверить, что сказал это. — Нашего ребенка.
— Нет. Моего ребенка, — упрямо ответила она.
Роберт не знал, что сказать. Его самые худшие опасения оправдались. Поэтому он так долго ее искал. Поэтому он никогда не прекращал поисков.
«У меня есть ребенок. Господи, что мне теперь делать?»
— Где этот ребенок?
У Мойры задрожали губы, а глаза наполнились слезами.
Правда была словно удар под дых.
— Энистон. Он забрал…
Мойра протянула руку, словно хотела остановить Роберта.
— Будь он проклят! Он этим тебя шантажирует, да?
— Да, он украл ее из моего дома, когда я уехала, чтобы купить прилегающий к нему участок земли.
— Ты все это время жила в Шотландии?
— Да. Через две недели после нашей последней встречи я купила домик в деревне недалеко от Эдинбурга. Мне удалось скопить немного денег, а потребности у нас небольшие. Мы были там так счастливы… пока Энистон не выкрал ее.
У него есть дочь.
— И сколько же времени этот кретин удерживает ее?
— Уже шесть месяцев. Она растет без меня, и я даже не знаю, в безопасности ли она. — Мойра прижала ладонь ко рту.
— И ты пыталась ее спасти. — Это не было вопросом. Роберт слишком хорошо ее знал.
— Я перепробовала все, но Энистон держит ее взаперти и очень редко разрешает мне видеться с нею. Он очень осторожен и никогда не появляется без вооруженной охраны. Однажды мне удалось сбежать с ней, но он поймал нас и больше не разрешил видеться без своих охранников. Если я хочу ее видеть, я должна делать то, что прикажет Энистон. Он думает, что я побеждена. — Ее глаза блеснули изумрудным огнем. — Но я никогда не перестану пытаться.
Роберт закрыл глаза. Его накрыла волна ярости. У Энистона их дочь — его дочь. «Когда я наконец доберусь до этого мерзавца…»
Но сейчас не время для бесполезного гнева. Пострадала Мойра.
— С Энистоном мы разберемся позже, — процедил он сквозь стиснутые зубы.
— Мы не сможем. — По щеке Мойры прокатилась слеза. — Я должна заполучить эту шкатулку и отдать ему. Я видела свою дочь на прошлой неделе. Нянька ударила ее, и я… — Рыдания сотрясали ее.
Он с огромным удовольствием разорвет Энистона на части, когда увидит его в следующий раз.
Мойра проглотила слезы, а Роберт заметил, что повязка у нее на голове насквозь промокла от крови. Он выругался и, отодрав от платья еще две оборки, попытался потуже обвязать ими голову Мойры. Кровь не сразу пропитала повязку, но Мойра вздрогнула от боли.
— Прости, что причиняю тебе боль, но надо остановить кровотечение, — сказал Роберт.
— Не имеет значения. Ничего не имеет значения. Только Ровена, — почти прошептала Мойра.
— Ты тоже важна, моя дорогая. Как только я убью Энистона, Ровене понадобится мама. А пока мы должны добраться до врача. — Он взглянул на качающуюся у него над головой дверцу. — Поскорее бы вернулся Стюарт.
— Роберт, теперь ты понимаешь, почему мне нужна эта шкатулка? У меня нет выбора.
— Мы поговорим об этой проклятой шкатулке, когда тебе станет лучше.
— Ты такой добрый. Немногие это знают. А я знаю. Ты просто боишься, что кто-нибудь может увидеть это в тебе.
— Это в тебе говорит зелье, — ответил он. — Я не знаю, о чем ты, но ты глупеешь на глазах.
— Ты всегда добр ко мне, — сонным голосом сказала Мойра и, взяв его руку, поцеловала тыльную сторону ладони.
Этот невинный жест вызвал у него такой всплеск желания, что он в испуге отдернул руку.
— Прекрати.
Мойра улыбнулась:
— Ты меня понимаешь. Меня никто никогда не понимал.
— Мы понимаем друг друга. Я удивлен, почему ты раньше не рассказала мне о нашей дочери.
— Ты не хотел ребенка.
— Нет, но…
— А я хотела. — Она честно посмотрела ему в глаза. — Я не сказала тебе о нашей дочери, потому что хотела, чтобы она была только моей, чтобы ты не вмешивался.
Роберт нахмурился, хотя был рад услышать правду, как бы ни была уязвлена его гордость.
Это зелье, оказывается, полезно. Ему потребовались бы недели, а может, и месяцы, чтобы услышать от нее честный ответ.
