Она вошла в редакцию и сразу немного успокоилась. Она всегда
почему-то успокаивалась, входя в эту дурацкую редакцию. Видимость стабильности,
иллюзия деятельности, самообман... Отсюда в тридцать седьмом, прямо отсюда
увели Ирину Иванову, и все равно эта редакция кажется каким-то основательным
фундаментом, олицетворением надежности.
В большой комнате сидели шесть сотрудниц, женщины в основном
Нининого, то есть бальзаковского, возраста. В углу неизменно кипел чайник,
«певец коммун». Все повернулись к Нине и уставились, как будто первый раз
видят.
– Ну что, девочки? – устало спросила она и прошла к
своему столу. На нем, как обычно, восседала редакционная кошка Настасья
Филипповна. Нина села, гребешком быстро пролетела по волосам, притянула к себе
свою долю верстки. Настасья Филипповна направилась было бодаться, но, увидев
папиросу, отвернулась с поднятым хвостом: не одобряла курильщиц. Все сотрудницы
продолжали глазеть на Нину.
– Ну, в чем дело, девчонки? – устало спросила
она. – Узнали что-нибудь? Ну, валяйте, выкладывайте!
– Вот актриса! – восторженно пискнула кудрявенькая
простушечка Глаша Никоненко.
Все засмеялись. Нина обвела всех взглядом, на лицах какое-то
дурацкое блаженство.
– Ты на самом деле ничего не знаешь? – спросила Тамара
Дорсалия; удивление, словно маска-недомерок, занимало только часть ее
значительного лица.
– Так ведь можно человека до истерики довести! – вдруг
сорвалась Нина. – Мало ли что я знаю! Вы-то откуда все знаете?
– «Комсомолка» напечатала твои «Тучи в голубом» вместе с
нотами Саши Полкера, – сказала завредакцией Маша Толкунова, которая всегда
называла всех знаменитостей по имени, этак небрежно, словно приятелей. –
Ты что же, мать моя, радио не слушаешь?
Тут все бросились к ней с лобзаниями. Оказывается, она на
самом деле ничего не знает! Да ведь Шульженко уже поет! Уже повсюду только и
слышишь «Тучи в голубом»! Вся страна уже поет, весь фронт! Ты же знаменитостью
стала, Нинка! Вот, посмотри! Ей сунули «Комсомолку». Там, в середине, под
заголовком «Секрет успеха» были три портрета: ее собственный, знаменитой певицы
ресторанного стиля Клавдии Шульженко, а также композитора Александра Полкера,
веселого циника, бильярдиста и пижона. Далее следовали текст и ноты, а потом
подборка писем «бойцов фронта и тружеников тыла», в которых восторженно
говорилось о том, как новая песенка помогает им «бить немецкую гадину» и
«ковать оружие для победы».
– Ой, девочки, да ведь вот сейчас как раз передают концерт
по заявкам! – пищала Глаша. – Маша, ну, можно включить, а? Ну, ведь
наверняка же будут «Тучи в голубом»! Ой, Нинка, ну это же чудо! А как
танцевать-то под нее замечательно!
Включили радио. И впрямь сразу после хора Пятницкого
объявили, что по многочисленным заявкам передается песня Александра Полкера и
Нины Градовой «Тучи в голубом» в исполнении Клавдии Шульженко.
Зазвучал оркестр, мягкие, под сурдинку трубы, задумчивый
саксофон, переливы рояля – Саша сам тут играл, будучи виртуозом джазового
пиано, потом вступил любимый всем народом низкий голос певицы.
Тучи в голубом
Напоминают тот дом и море,
Чайку за окном,
Тот вальс в миноре...
Третий день подряд
Сквозь тучи, от горизонта
«Юнкерсы» летят
К твердыням фронта.
Третий день подряд,
Глядя через прицел зенитки,
Вижу небесный ряд,
Как на открытке.
Тучи в голубом
Напоминают тот дом и море,
Чайку над окном,
Тот вальс в миноре...
«Юнкерс» не пролетит
К твоим глазам с той открытки,
Будет он сбит
Моей зениткой,
Тучи в голубом
Станцуют тот вальс в мажоре,
Встретимся мы с тобой
Над мирным морем.
Тучи в голубом,
Тучи в голубом...
Нина впервые слушала эту песню. Неделю или около того назад
в Доме композиторов после чтения Сашка Полкер пристал: «Дай мне текст, ну что
тебе стоит!» Он требовал, чтобы она прямо сейчас, «не отходя от кассы»,
написала ему текст или хотя бы «рыбу» сделала, потому что он через три дня
должен сдать новую песню – лирическую! – для фронта, а за это он будет весь
вечер играть на рояле для всей компании. Они тогда всей компанией забрались в
какую-то отдаленную от общих мест гостиную с роялем, кто-то, оказывается,
притащил несколько бутылок вина из старых запасов, получилось сборище совсем в
довоенном духе. Нина присела в углу, минут за двадцать «накатала» вот этот
текст и отдала Сашке, и тот сразу же стал наигрывать и мычать...
«Вальс в миноре», разумеется, превратился в «Вальс в
мажоре», мотив и на самом деле получился заразительным, вполне «инфекционным»,
можно сказать, «эпидемическим». Удлиненная вторая строка в каждом куплете
рождала осторожный синкоп, и это, возможно, и делало песню не похожей на сотни
других в этом же роде, возник некий загадочно-советский слоу-фокс, присутствие
же «юнкерсов» и зенитки придавало все-таки некоторый рисунок всей прочей
голубой размазне. Ну и наконец, задушевная романтическая, советская fe fatale
Клавдия Шульженко завершала победоносно этот удар по сентиментам измученной
страны: преодолеем, пройдем, вернемся... Тучи в голубом все еще доступны
каждому, самому голодному, самому обреченному, раненому, даже умирающему...
Умирающему, может быть, больше всего.
Все сотрудники смотрели на Нину. Она сидела на краешке
стола, в одной руке у нее была дымящаяся папироса, другой она почему-то
закрывала глаза. Вдруг у нее задергалось горло. Она бросила папиросу и обеими
руками попыталась прикрыть эту конвульсию, но горло дергалось, вырывалось из
рук. Глаша Никоненко в полном изумлении смотрела на нее. Странные люди, тут
радоваться надо, прыгать до потолка, а она дергается.
Глава 10
Кремлевский гость
Блестящая толпа военных в начищенных сапогах, сверкая
пуговицами и орденами, шагала по пустынным коридорам и залам Большого
Кремлевского дворца. Безупречный паркет отражал движение толпы, та в свою очередь
всеми своими сапогами, пуговицами и лысинами отражала мраморные панели и
рельефы, а также сияющие люстры Кремля. Собранным с разных фронтов командирам,
должно быть, трудно было себе представить, что где-то в России в конце зимы
1942 года еще существует такая благодать.
