В 1945 году вдруг несказанно подфартило: попал под надежную
крышу зверосовхоза «Путь Октября», в котором правил удивительный человек,
зоотехник Львов. Совхоз этот напрямую подчинялся московскому могущественному
ведомству «Союзпушнина», поэтому местные бонзы УСВИТЛа на него только издали
клацали зубами: их власть туда не распространялась. Кто-то там вычислил, что
пушной зверь лучше размножается в колымских вольерах, чем где бы то ни было, и
зоотехнику Львову даны были большие полномочия и по развитию производства, и по
набору рабочей силы. Чудаковатый Львов вел себя так, как будто не понимал, что
живет в сердцевине гигантской каторги. Охотился, рыбачил, выпивал, слушал
пластинки с музыкой из оперетт. Это не мешало ему, как хорошему рабовладельцу,
приезжать в лагпункты для отбора рабочей силы. Отобрав, однако, он уже за свой
народ стоял и зеков никогда не унижал, напротив, с некоторыми даже здоровался
за руку, поддерживал почти приятельские отношения. Вот съездил в отпуск на «материк»
и привез живые приветы от жен Петру Румянцеву и Градову Кириллу. Ну и зеки ему
платили верностью, рвением в работе. Совхоз процветал. Работаем, ребята, на
фунты стерлингов, говорил зоотехник Львов, на тяжелую валюту! Тяжелее золота!
Сегодня ночная смена двигалась от зоны к совхозу через
нарастающую пургу особенно споро, крепким шагом, что твоя блоковская дюжина.
«Революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг!» Причина такой спешки,
однако, крылась не только в рвении, но также и в том, что этой ночью ожидался
приезд медбрата Стасиса.
Пока шли, окончательно стемнело, впереди не видно было ни
зги, однако стал уже доноситься характерный шум зверосовхоза, никогда не
прекращающийся лисий лай. Сотни животных с драгоценными шкурами крутились в
вольерах, вокруг кормушек, выясняли свои отношения, требовали еды. Кормили их
так, как не снилось в лагерях и «придуркам». Государство знало, кого как
кормить. Если бы у зеков были такие же пушистые, красивые шкуры, нас бы тоже
здорово кормили, а потом бы забивали, обдирали и дубили, как мы забиваем,
обдираем и дубим этих лис. Не знаю только, жрала бы тут обслуга котлетки, как
мы иногда жрем тут котлетки из лисятины. Страшный концлагерь, вот что это
такое, в моменты мрака думал Кирилл. Фабрика смерти, капище первородного греха.
Он работал в дубильном цехе, где свежие шкурки подвергались
первичной обработке. Оттуда их отправляли в упаковочную и далее на «материк»,
на мехкомбинат, где они уже превращались в элегантнейший товар. Временами ему
удавалось отвлечься от сути своего дела и смотреть на шкурки лишь как на сырье.
Счищал скобелем окровавленную мездру и даже умудрялся думать о чем-нибудь
другом, разговаривать с товарищами. Иной же раз эта суть вдруг пронзала его, и
он казался себе грязным блудливым губителем живого, Божьей твари, столь гибкой
и ловкой, с вертящимся хвостом, с искринками в меху, с лукавинкой в маленьких,
все мгновенно улавливающих таежных глазах. Однако ведь и тварь эта для
поддержания жизни должна убивать или, как вот здесь в своем концлагере, жрать
убитое, и так все и идет в тварном мире, круговорот жестокости, выливающийся, в
конечном счете, в море человеческого террора. Где же исход?
Топали чунями, бахилами, валенками, а то и настоящими
галошами, стряхивали треухи, шарфухи, рукавицы в прихожей совхозоуправления,
тут же вениками выметали наружу снег. Ваня Ночкин ружжо поставил в угол, благо
незаряженное, не стрельнет. «Ну а что, медбрат сегодня пришедши?» – «Ну а как
же, давай-давай, ребята, топай все на прививку в красный уголок!» Дюжина потопала
по дощатому долгому коридору, все были тут друзья и надеялись, что среди них
нет стукача.
По дороге в коридоре попался сменившийся Румянцев Петр, этот
на ходу уже читал что-то фундаментальное. Шутливо пихнул локтем Градова
Кирилла, шепнул: «Клерикалы вы, мракобесы!»
В полутемной комнате «вечно живой» тускло отсвечивал лысиной
черного камня. «Десять сокрушительных сталинских ударов» синими клиньями
пересекали пространство незабываемого «материка». Под картой медбрат Стасис
быстро из акушерского чемоданчика вынимал и расставлял на полочке свое
хозяйство: распятие, крошечный складень, триптих лагерного художника «Мадонна
Литта», мензурки разведенного вина и нарезанный мелкими кусочками американский
«ватный» хлеб для причастия. Ваня Ночкин с ружжом встал в углу: «Быстрее
молитесь, робята, а то нас всех тут на месте пришибут!»
Медбрат Стасис обернулся к дюжине зеков и поднял руки. «В
день всех святых помолимся, братья, нашему Господину Иезусу Христу!»
Он встал на колени, и вся дюжина быстро к нему присоединилась,
и Ваня Ночкин, зорко оглянувшись, последовал примеру старших.
Тихо запел медбрат Стасис свой собственный перевод из матери
языков, святой латыни:
Верим в единого Бога,
Отче Всемогущего,
Небес и Земли Творца,
Всего видимого и невидимого.
Верим в нашего Господина, Иезуса Христа,
Сына Бога Единственного,
Навеки рожденного от Всемогущего,
Бог от Бога, Свет от Света...
Подвывала по углам пурга. Доносился неумолчный лисий лай.
Антракт IX. Пресса
Скандинавское телеграфное бюро
Генерал Власов во время пропагандистского тура был арестован
в Риге гестапо за то, что слишком много говорил о России. По слухам, он помещен
в концлагерь.
«Обнова», Белград
Глава Русской освободительной армии генерал Власов сказал,
что его внешняя политика строится на основе «искренней, стойкой дружбы между
русским и германским народами.
Нашим главным врагом, – продолжал он, – была и
сейчас является Англия, чьи политические и экономические интересы всегда
противоречили России. После войны в России должна быть тоталитарная система».
«Нью-Йорк Таймс», 21 мая 1945 г.
Во время баррикадных боев в Праге на помощь партизанам
пришел, явно желая спасти свою шкуру, генерал Власов. Партизаны приняли помощь,
однако никто, похоже, не знает, что произошло с Власовым, когда 9 мая пришла
Красная Армия.
29 мая 1945 г.
Как выясняется, Гитлер был против того, чтобы иностранные
прогерманские части носили немецкую форму. «Каждый бродяга лезет в немецкую
униформу!.. Пусть эти казаки носят свою форму!»
27 июня 1945 г.
Генерал Власов в руках Советов, сообщает корреспондент
газеты в Москве.
Части власовской армии гитлеровцы использовали против
партизан в Югославии и против «маки» во Франции.
2 августа 1946 г.
Московское радио сообщило, что по приговору военной коллегии
Верховного суда генерал Власов и десять его офицеров были подвергнуты казни
через повешение.
«Ньюсуик», январь 1944 г.
