Минуты не прошло, как вокруг нас все забегали, от охранника, до поваров. Салаты, пиво — все просто на стол летело. И какие-то листики подсовывают: распишитесь. Даже жалобную книгу. Саша, великий фальсификатор, расписывается за Шевчука. Все бы ничего, но тут еще попросили спеть. «Ну, спойте, чего стоит. У нас же все из великих, кто придет, тот споет. И Паша Кашин, и Бутусов, и Арбенина из „Снайперов“. Тут уже пришлось просто убегать. Впереди чешет „Шевчук“, мы прикрываем. Уже на улице, прыгали через ограду. А самое смешное — забыли заплатить. Нет, честное слово. Я потом хотел пойти, отдать деньги, но боязно стало — станут расспрашивать, а потом убьют за оскорбление лучших чувств. Так и не пришел. В этом заведении, наверное, до сих пор гадают, кто же у них был Шевчук, или какие-то мошенники, которые хотели пожрать на шарамыжку.
— Ну, если бы заловили, то была бы одна отмазка, — сказала Тараскин. — Надо было сказать, что вы — это группа «Еще не отпетые мошенники».
— Не догадались. А самое обидное, что тем самым мы спалили единственное приличное место возле штаба и до конца кампании столовались черт знает где…
Появились Гришин и начальник охраны Фирмы.
— Так. Только что Иван Дмитриевич и Баринов приняли решение. Раскачивать милицию времени нет, надо постараться отбить самим. С нами восемь человек нашей службы, еще будет от Баринова, мы захватили камеру с оператором. Савушкин сказал — кроме Гришина технологов не брать.
— Да мы на это и не подписывались, — сказала Елкова.
— А можно было бы, — сказал Капитан. — Все же наших повязали.
— Не до шуток. Все наши бойцы с карабинами, — сказал Гришин. — Надеюсь, договоримся, но всякое может… Война.
— Если война, то возьмете журналиста без аккредитации объединенной группировки
? — сказал Олег, — показывая свою корочку. Гришин вопросительно взглянул на Куклинса — все же начальник.
— «Невское время»? — спросил тот. — То самое, которое у Путина брало интервью?
— Да, оно самое.
— Тогда поезжай. Если что, постарайся успеть напомнить этот факт.
* * *
Шурыгин сидел в самой большой комнате — видимо, бывшим кафе, и вместе с Леваневским просматривал показания. Леваневский заодно глядел на рисунки Антона.
— А чего только пять?
— Главный кукрыникс еще не дописал. Как рисует-то, сученок!
— А что это у него за переходная принцесса? Мне нравится, нимфетка!
— Ты не понял? Это же его любовь, тайная или явная, хрен знает, Юля Баринова. Вот, тут везде на обороте, стишки про нее. Кстати, пора принимать работу.
Шурыгин еще раз взглянул на стол.
— Знаешь-ка, у меня к этому пацану свой счет есть. Я же три недели по башке получал, за его шедевры. Устрою-ка я шоу. Не бойся, без травм.
Шурыгин спустился на первый этаж. Там, под присмотром одного из бойцов, в кресле сидела Юля — принцесса со вздернутым носиком. Ее лицо было напряженным и бледным, она вслушивалась: не раздастся ли опять крик сверху.
— Привет, красавица.
Юля вздрогнула, будто ее укололи и демонстративно уставилась в пол.
— Красавица, открой тайну сердца. Ты любишь этого, как там. Антошку Постникова?
Юля опять вздрогнула, взглянула на Шурыгина.
— Почему бы и нет. Тебе-то чего?
— Ну и дура. Хреновый выбор у тебя. Твоего кавалера было достаточно чуток ремешком погладить, по мягкому месту, так он сразу же признался и что стекла бил, и что церковь опоганил, и что сам все это придумал. Пошли, я ему еще раз ремень покажу, он напишет, что ты и есть лидер вашего бандформирования или вообще, половая террористка. Не веришь? Пошли.
Шурыгин протянул руку, но Юля увернулась, встала сама и пошла рядом, глядя в пол.
Поднялись на второй этаж, вошли в кабинет.
Антон сидел на стуле в той же позе — как только колени не затекли. Он уже закончил работу: ручка лежала в стороне от листа. Сам Антон уставился в темное окно, не глядя ни на Дрынова, курившего в стороне, ни на того кто вошел в открывшуюся дверь.
Впрочем, взглянул. Чуть было не упал со стула.
— Окончил? Умница, сейчас почитаем. Дрынов, дай его шедевр. Что? Что?! Ты почему за ним не смотрел, Дрынов?!
На листке не было ни одного слова. Зато на нем были изображены три фигуры в черных масках и камуфляже, которые занимались друг с другом анальным и оральным сексом одновременно. Несмотря на черную маску, в срединном участнике действа, которому автор отвел пассивную роль, нетрудно было узнать Шурыгина: Антон мастерски передал его комплекцию.
Юля по инерции хмыкнула, потом чуть не подавилась смешком — так ей стало страшно. Она поймала себя на мысли, что еще ни за кого ей не было так страшно в жизни, кроме болеющей мамы и отца, с его опасным бизнесом.
Кстати, Шурыгин хмыкнул тоже. Потом схватил Антона за шиворот, поставил на ноги. Даже в таком виде, Антошка продолжал выглядеть как маленький лорд, да и очки оставались на месте.
Потом Шурыгин рванул его за воротник, так, что оставшиеся на пиджаке пуговицы полетели на пол серебристым ручейком. Развернул его, опять швырнул лицом на стол. Брюки сами сползли к щиколоткам, и Юля укусила себя за руку, чтобы удержаться от девичьего взвизга. Как он после такого смог рисовать?
— Держи его Дрынов. Крепко!
Шурыгин опять схватил ремень. Теперь уже не сложенный вдвойне как прежде; пряжка болталась внизу.
* * *
— Юрий Петрович, вредно так долго курить. Вроде бы, вы хотели только пять минут. А затянулось-то, на полчаса. Что же будет с вашими легкими?
— О своем здоровье заботься!
Батька был зол, настолько, что даже не пытался скрыть. Его лицо багровело, он отводил глаза от камеры, то и дело вглядываясь то в студийные часы, то, будто, не доверяя их данным, пялился на свои. Ни, Савушкин, ни все остальные телезрители, не понимали почему. На этот вопрос мог бы ответить только Шурыгин со своими ребятами, но ему было не до телевизора.
Напротив, Савушкин был весел, будто во время батькиных перекуров принимал душ или какую-нибудь легкий допинг. Не то, чтобы тревога разошлась полностью, просто, как сколько раз бывало в его жизни, проблемы решались по их явочному поступлению; сейчас же главной проблемой была дискуссия с Батькой, которую и следовало довести до конца.
— Вы же сами в своей программе пишите: здоровье — наше общая забота. Так?
Батька не ответил. Его рука легла на выключенный мобильник, но в последний момент он все же опомнился.
— Юрий Петрович, — продолжил Савушкин, — вы же, помню, меня ни разу пустым болтуном не называли.
— Не называл.
