Тот отшатнулся, вытянул руку, но пистолетом грозить не стал.
— Товарищи киллеры, — издали крикнул Столбов, — на базу не возвращайтесь. Для заказчика вы жмурики.
Командир поднял пистолет, вытянул на двух руках, пытаясь прицелиться в Столбова. Кто-то попятился, а другие, подбадривая соседей криком, подняли руки. Миг — и возник лес, целиться сквозь который было нельзя.
В дверях вокзала появились новые герои — Таня, Батяня и четверо его людей. Татьяна, когда выбегали из офиса, успела захватить несколько пикетных накидок «Веры» — белые плащи с красными свечами. Батяня ругнулся, но теперь накидки пригодились — толпа расступалась.
— Это свои, — крикнул Столбов. — Дорогие мои, не держите дураков, пусть уходят.
Командир группы спорить не стал. Проще всего было пробиться к тоннелю, уводящему в метро и на пути. Так и сделали.
— Спасибо, славные люди, — опять крикнул Столбов, уже прикрытый охранниками, — извините, что не на все вопросы ответил. Приходите на выборы!
* * *
— Ну и как было дальше? — спросила Таня.
— Я залез на перрон, прямо с путей. В зал ожидания. А там — муравейник. Тысячи полторы. Народ сам соорудил живой щит, ну, это ты видела.
Они говорили в машине, несущейся к штабу. Столбов благоразумно не сел в автомобиль Батяни, поэтому пока избежал упреков. Татьяна сразу налегла с вопросами и мелкой медпомощью — ладонь ободрана. Пришлось отвечать и терпеть.
— И сколько статей УК нарушил за время прогулки?
— Ни одной. Разве мелкую порчу имущества в здании с неопределенной формой собственности да еще уничтожение незаконно установленной техники.
— А именно?
— Хватит! — отрезал Столбов. — Интервью прекращено. Пока на главный вопрос не ответишь. То, что в эсэмэске, — правда?
— Дурак? — натурально обиделась Татьяна. — Разве такими вещами шутят?
— Тогда кто? Парень или девчонка?
— Не знаю. И знать не хочу. Читала: УЗИ для плода как вертолет над головой. Не смертельно, но сам понимаешь.
— Еще как понимаю. Забирала вертушка, бывало.
Столбов повернулся к Татьяне, взглянул ей в лицо. Потом поцеловал.
— Не сердишься? — серьезно и виновато спросил он.
— Уже нет. Тем более мне нельзя теперь, — ответила Таня.
— И хорошо. — Тон Столбова вернулся к прежнему, командному. — Теперь не сердишься, ходишь медленно и плавно, ешь белки, овощи и прочую положенную лабуду. Бережешь себя!
— Есть, товарисч главноуправляющий России, — ответила Татьяна.
* * *
Утром в субботу Столбова разбудил телефонный звонок. Звонил Премьер:
— Здравствуйте, Михаил Викторович.
— Здравствуйте, — вяло и сонно ответил Столбов, — рад с вами познакомиться. В одной стране живем, наконец-то пообщались.
— Давайте сразу к делу, — сказал Премьер. — Результаты завтрашнего голосования — непредсказуемые. Но сюрпризы и неприятности, как я думаю, никому не нужны. Поэтому лучше договориться уже сейчас и спокойно ждать результатов.
— Мудрая мысль, — зевнул Столбов. — Ваши предложения?
— Если большинство в Думе возьмет «Единая Россия»…
— Не возьмет, — перебил Столбов.
Премьер не возмутился, но спокойно договорил:
— …в этом случае занимайтесь чем хотите, никто вас не тронет.
— Хорошо. Теперь реалистичный вариант, — сказал Столбов. — Пост посла в Германии вас устроит?
Молчание можно было признать и обдумыванием, и копящимся гневом: «Да как такое можно предложить?!» Но Премьер сказал другие слова:
— А гарантии?
— А вы узнайте у Боброва, какого человека я вчера простил. Тогда других гарантий вам не потребуется, — сказал Столбов. — Тогда вы поймете, что я действительно простил всех.
Эпилог
Вроде бы выборы надоели России, но вот эти стали исключением. И явка оказалась высокой, хотя начальство особенно к урнам не гнало, и интерес к результатам такой, какого прежде не бывало. Поэтому и в три часа ночи по всей стране, в городах-миллионниках, малых городках и поселках, светились окна, будто в программе был финал футбольного чемпионата.
Примерно в 3.15 Россию облетела волна эсэмэсок и звонков: переключайте, Столбов выступает.
И действительно, в студии, в прямом эфире, появился Столбов.
— Ну что, дорогие мои, хорошие. Голоса сосчитаны на сорок пять процентов. Данные не расходятся с честными экзит-пулами больше чем на один процент.
— А ведь мог его раздавить. Вот попал бы в историю, — задумчиво сказал шофер Вася.
В ближайший рейс дальнобою идти было послезавтра, потому он и сидел с супругой да бутылочкой, иногда тихим рыком загоняя детей спать. Непонятно было детишкам, что за такое интересное кино смотрят родители всю ночь.
— Ну и дурак был бы, — заметила супруга.
— Ага, а ты не дура, — возмутился шофер, даже пролив пару капель мимо рюмки. — Кто говорил: «Болтовня, демагогия?» Я вот как тогда его на трассе первый раз увидел, сразу понял: верить можно. Хлопнул, помолчал, вздохнул: — А все же жаль, что он успел расчистить. Такая тачка была бы!
— …Так что могу поздравить всех, кто голосовал за меня. Всех, кто поддерживал, кто работал эти три месяца. У нас пятьдесят пять процентов, и это уже не изменится. Это — победа, настоящая победа!
— Юлька, еще бутылочку!
Борьбу с «герычем» Димка Митрошкин начал еще в областной больнице, продолжил в клинике Зимовца. Похоже, война была выиграна, но Юля опасалась, что брат от победы на радостях перейдет на алкоголь. Поэтому выжидала, когда же Димку удастся пристроить в добрые и надежные руки потенциальной невесты, а пока следила за братом в будни и праздники.
Сегодня вечером было исключение — еще с вечера Юля, агитатор партии «Вера», заложила в холодильник авоську пива. После каждого сообщения о предварительных результатах Димка вытаскивал бутылку. Пришлось сестре взяться за контроль:
— Погоди, только ведь пил.
— Ты что, не слышишь? Он же говорит: победа!
— Ну ладно, за победу. — Юля шагнула к холодильнику. — Победа победой, но завтра на работу. Так что крайняя. Усек?
Димка кивнул — усек.
— Знаю, не все считают себя победителями. Кое-кто уверен, что проиграл. Час назад я говорил с Президентом. Он намерен, если тенденция не изменится, подать в отставку. Я его понимаю: полномочий немного, а сработается ли со мной — я не уверен. Тогда подберем хорошую должность. Президент оставил страну в лучшем состоянии, чем можно было ожидать, а со мной всегда держал слово. Так что беспокоиться ему не о чем. Что же касается меня, то идти ли мне в президенты или оставить как есть — решу.
