А размеренный голос падре растекался по церкви, проникая в самые далекие, самые потаенные уголки здания и человеческих душ:
— …потому что все мы дети Творца. И любовь — главный дар Его. Каждого человека Творец наделяет равной долей любви. Дар тот можно истратить на себя одного. А можно делить с людьми. Дар тот можно выплеснуть сразу весь. А можно обращаться с ним бережливо. Можно, как жаждущих водой из кувшина, наделять любовью всех, кому она требуется. Дара Божьего хватит надолго, хватит для многих. И каждый решает сам, как ему поступить с даром Божьим…
Что говорит отец Януарий, понимали далеко не все — текст шел без перевода. Некоторые просто слушали, как песню на незнакомом языке, плавную батюшкину речь на испанском с цитатными вставками на латыни. Простоватое лицо священника преобразилось, осветилось изнутри и — нет уже перед вами того неказистого, смешного малоростка в сутане. Перед вами Пастырь.
И уже не важно, в каком городе взлетают к вершине храма слова, как выпущенные из рук голуби. Гораздо важнее сейчас иные истины — Храм, Бог, Любовь…
Язык не имеет значения. Язык — лишь нить, а цвет нити безразличен Богу.
И уже не важно, каким именем называть Бога: важно, что Он есть и Он един.
Тонкий напевный голосок:
— …Любовь — вот из чего сотворены травы, деревья, твари, из чего сотворено все сущее. Любовь — вот основа Божьего мира. Любовь — вот, что дает силы нам…
Все они, исключая, разумеется, Лопеса, выстроились перед алтарем. Дверь центрального церковного входа заперта, задняя дверь тоже. Никто не войдет, никто не помешает.
Чуть впереди остальных стояли Алексей Родионов и Летисия Москоте.
— Дети мои! Я не совершаю обряд венчания, я не узакониваю Божьим именем помолвку. Я лишь благословляю вас. И не важно, где вы будете жить. Главное, по каким внутренним законам вы станете жить. По законам любви или по законам вражды. Жить можно в любой стране, даже такой, как наша несчастная Колумбия, чем-то прогневившая Бога. Возьми рабу Божью Летисию за руку, сын мой…
Теперь Татьяне пришлось переводить. Она на полшага выдвинулась вперед, наклонилась к Алексею и шептала, заботясь лишь о том, чтобы ее слышал моряк. Но в храмовой тишине и не требовалось говорить громче, чтобы тебя услышали остальные.
Вовик, до этого покачивавшийся, как в трансе, услышав слова пасторского напутствия, хотел сострить и даже уже хихикнул, но получил от Мишки тычок в бок. Михаил относился к происходящему со всей серьезностью, он не любил шутить с Богом.
— Сын мой, даешь ли ты клятву пред Богом всех христиан, перед крестом Спасителя нашего, перед людьми одной с тобой отчизны, перед женщиной, которая готова довериться тебе, даешь ли ты клятву, что не обманешь ее, не станешь понуждать ее к отказу от веры своей, не будешь насильно заставлять забыть ее все то, чему учили ее на земле отцов и что она любила?
— Да, — громко и твердо сказал Алексей.
— А ты, дочь моя…
Мощный взрыв вышиб центральную дверь церкви, внутрь полетели щепы, куски штукатурки, осколки камней. Проем мгновенно заволокло серым дымом пополам с пылью, и оттуда, как демоны из ада, выскальзывали темные полусогнутые фигуры с оружием, уходили в боковые проходы.
Алексей схватил Летисию в охапку, потащил ее к скамьям, где оставил оружие. Любка метнулась к Вовику, подсекла его, завалила на пол, выхватывая пистолет. Мишка что есть силы толкнул Татьяну в направлении скамей и сам бросился под их защиту, стянул с сиденья автомат, передернул затвор. Борисыч уже стоял на одном колене с поднятым автоматом, прищурившись, выцеливал противника.
Один только пастор застыл на месте, парализованный не столько страхом или неожиданностью происшедшего, сколько ощущения полной невозможности происшедшего — чтобы посреди белого дня в Божий храм врывались люди! С оружием!! Взорвав дверь!!!
А по центральному проходу, не прячась и не пригибаясь, шел латинос в черной рубашке и камуфляжных штанах, заправленных в высокие сапоги со шнуровкой, с длинными волосами, убранными в «конский хвост». Он остановился, немного не дойдя до первого ряда скамей, ставшего оборонительным рубежом русского отряда.
В этого отчаянного латиноса никто из русских не стрелял, потому что и в них не стрелял никто из боевиков, рассредоточившихся в боковых проходах, занявших позиции под прикрытием скамей. Скосить очередью этого храбреца или наглеца не составило бы никакого труда.
Люба до крови закусила губу. Где-то они просчиталась. Враг оказался хитрее. Умнее и хитрее.
— Любка, — донесся до нее яростный шепот Михаила, — тащи гения к заднему выходу. Мы прикроем. Хрена отдадим наркобаронам…
— Я — Диего Марсиа, — сказал человек, засунув большие пальцы за поясной ремень. — Предлагаю прекратить корриду. От нее устали все. Нам нужен всего один из вас. (Татьяна дернулась и с тоской посмотрела на фармакокинетика. Будто уже прощалась с ним.) Остальные могут быть свободны. Остальным мы поможем быстро и без неприятностей убраться из нашего города и нашей страны. Случившееся между нами будем считать досадным недоразумением. По большому счету мы квиты. Мы несколько подпортили вам морскую прогулку, вы уничтожили несколько далеко не худших наших людей. Тому же, кто нам нужен, тоже нечего волноваться. (Люба лихорадочно просчитывала возможные выходы. Выходов не было. Через минуту у наркокоролей появится новая статья доходов. Да такая, перед которой бледнеют все прочие кокаиновые прибыли…) Жизнь ему гарантируется. В обмен на сотрудничество. Тебе мы гарантируем жизнь. Слышишь?
И указательный палец Диего Марсиа вытянулся в сторону Борисыча.
Аккорд девятнадцатый
Противостояние
— Ты?!! — слились в один голоса Алексея и Татьяны.
— А ботаник?.. — глупо спросил Миша и ладонью захлопнул себе рот.
Любка же молчала, стиснув зубы, и придерживала порывающегося высунуться из-за скамьи любознательного фармакокинетика Вову.
Ситуация в очередной раз сделала крутой поворот.
Борисыч бессильно опустил автомат, положил его поперек колена, наклонил голову. Воцарилась такая тишина, что слышно было, как оседает на каменный пол сметенная взрывом пыль. Старик едва заметно кивнул, головы не поднимая. Вооруженные вторженцы пока сохраняли вооруженный нейтралитет. Их предводитель, назвавшийся Диего, со скрипом подошв покачивался с пятки на носок, переместив руки за спину. С интересом рассматривал пленных. И явно чего-то ждал.
— Да, я, — очень тихо сказал Борисыч. — Да, охота шла за мной, я знал это с самого начала… А потом поверил, старый дурень, что им нужен Володя. — Он наконец поднял голову, обвел взглядом притихший взвод. — Черта с два. Им нужен я.
— Ты-то тут с какого боку?! — выпалил Алексей.
— Ты-то во что впутался, хрен старый? — Мишка сделал движение, словно собирался перебраться к Борисычу.
