Костер жгли без опасений. Как сказала Летисия, когда предлагала место для ночевки, огонь, разожженный в Ущелье Духов, можно увидеть лишь с вертолета, лишь пролетая прямо над ущельем и следуя всем его изгибам.
Также ущелье гасит звуки, закрыто от ветров. Короче, не ущелье, а приют на финишной прямой к райским кущам.
Еще же Летисия сказала, когда привела «своих русских амиго» в Ущелье Духов, что вечно враждовавшие племена чибча и муиска во время редких перемирий именно здесь выкуривали трубку мира. Чибча ушли в страну высоких гор, муиска исчезли без следа, но духи их предков, по словам девушки, остались в ущелье, чтобы оберегать его на всякий случай: а вдруг племена чибча и муиска когда-нибудь вернутся?
Еще же Летисия, прочно завладевшая вниманием русских людей, провела короткий инструктаж перед тем, как все разбрелись по делам: «Мне будет жаль, если кто-либо из моих русских друзей, сунув руку в дупло, погибнет от укуса глупой змеи».
— Значит, мы ее друзья? Когда это мы успели? — пробурчал Алексей, который с момента Любкиного признания пребывал не в лучшем расположении духа.
— Наверное, у нее нет выбора, — пожал плечами Борисыч. — В деревне могли остаться бандиты, в деревню могут вновь заявиться бандиты. Она правильно делает — проще вернуться, когда уже все будет позади и про нее забудут. Проще сказать потом, если кто спросит: «А где ты была?» — лежала, мол, в лесу, связанная русскими партизанами.
В разговор вмешалась Любка:
— По уму ее бы следовало…
— Пристрелить, — закончил Алексей, мрачно усмехнувшись.
— Нейтрализовать, дурашка моя кровожадная. Привязать к дереву, как правильно подметил Борисыч.
— Ничего я не подмечал. Чего я буду подмечать? А как она потом отвяжется?
— Есть способы, — прищурилась агент влияния. — К примеру, оставить непривязанной одну руку и сунуть в ладонь камень с острыми гранями. Пускай перетирает им веревки. Часов несколько она провозится. А больше и не надо.
— Ну, сегодня мы ее вязать не будем, пускай на свободе походит. А завтра поглядим, — сказал Алексей.
— А если убежит? — скосила на него глаза Любовь.
— Я за ней пригляжу. — С этими словами, словами обещания, моряк отвалил на сборку хвороста.
И вот дела позади. Позади заготовка дровишек, разделка рыбы, сооружение из куска полиэтилена подобия тента на случай дождя, охота на попугаев при помощи примитивной петли на шесте.
Позади остался быстрый ужин. Рыбу и попугаев, чье синее мясо отдавало мускусом, а так, в общем, и ничего, съедобная птичка, прикончили в момент. Еще быстрее, чем с едой, управились и с коньячком. На каждого вышло по чуть-чуть, но поскольку пили по уму, то есть на голодный желудок, в головах слегка зашумело.
(По русским лесным обычаям выброшенная Михаилом «в кусты подальше» бутылка разбилась о ствол гевеи прямо под ягуаром, пробиравшимся на запах жареной рыбы. «Ну ее к дьяволу, эту рыбу, живее буду», — примерно так можно перевести всполохи нейроимпульсов в мозгу ягуара. И у большой хищной кошки включились инстинкты бегства.)
До этого практически никто ни с кем не разговаривал — дел хватало на всех и было не до разговоров, а потом мешала еда во рту. Зато уж после ужина заслуженно наступила пора завоеванного отдыха. Отряд разбился на кучки, так сказать, по интересам. Разумеется, исключая Лопеса, мало того что связанного по рукам и ногам, но и вдобавок привязанного к дереву.
Костер жадно грыз огненными челюстями колумбийский сухостой. Чтобы прожорливый огонь не голодал ни минуты, рядом с ним был посажен Вовик. Пока он справлялся с обязанностями кострового, и никто его не ругал. В общем-то для сугреву костер и не требовался — тепло ночами в Колумбии. Костер требовался для дыма. Здешняя мошкара, как и ее российская братия, не любила дым настолько же, насколько обожала свежую кровь.
— Ты только прикинь, Вован, какие башли можно срубить. — Стоило Любке отойти от костра, Миша снова принялся обхаживать биохимического гения. — В особняке у залива станешь жить, на «мерсюках» раскатывать. Ни фига менты тебе не сделают, не при Сталине живем, демократия у нас. Не, ты им чертежи отдай, растолкуй, куда чего, а кроме того, открой наш с тобой частный бизнес. Пока они раскачаются свое госпроизводство наладить, мы с тобой, друган, уже будем стоять по уши в зелени, типа как этот лес.
Вова чему-то улыбался и молчал.
Общая для всех стран и народов луна покачивалась над головами. Разве что рога ее указывали вертикально вверх, что, согласитесь, было непривычно. Джунгли вели сами с собой загадочный ночной разговор. По Ущелью Духов до сих пор плавал запах жареной рыбы. От рыбы, собственно, запах только и остался. Мясо зажаренного на углях тунца переваривалось кислотно-щелочной средой желудков. Даже кислотно-щелочной средой пленного сержанта Лопеса, которого решили пока тащить с собой — может быть, придется на кого-то обменивать, например на собственные жизни, да и по городу Лопес что-то может подсказать, наконец, своих уродов, однополчан бандитского полка, в лицо признает, подскажет, морщась от уколов лезвием в поясницу, дескать — «туда, русский, не ходи, пуля башка попадет — больно будет»… короче, на что-то да сгодится.
Сидящая у костра Татьяна вдруг неожиданно для себя (не говоря уж про всех остальных) негромко запела:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Песню тихонько подхватил Борисыч. И в Ущелье Духов дуэтом зазвучало:
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
У Татьяны по щеке покатилась слеза. Да и у Борисыча перехватило горло…
Алексей, как и обещал, приглядывал за колумбийкой. Приглядывал он за ней в тридцати шагах от костра, там, где удобно сиделось вдвоем на поваленном старостью или ветрами стволе, там, где выступы скальной породы образовали нечто похожее на руины.
Летисия что-то говорила по-испански, помогая себе жестами, то показывая на луну, то вытягивая руку в сторону океана.
Она замолчала, и тогда заговорил Алексей — по-русски, разумеется:
— Нет, я, конечно, понимаю. Задание превыше всего, государственные интересы, производственная необходимость. Но когда тебя… Когда ты всего лишь инструмент для достижения цели, типа отвертки или рыболовной сети, то это, знаешь ли… режет. Боюсь, ты не поймешь, девочка. Что ты знала в своей жизни? Море, рыбалка, грузовик, соседи по деревне, шляющиеся по джунглях небритые мужики при автоматах. А городишко, в который ты изредка выбираешься, наверное, представляется тебе концом земли. Хотя бы в школе-то училась?
Алексей взглянул на собеседницу.
Луна сегодняшней ночью как могла помогала колумбийской девушке. Ее молочно-белое сияние организовало романтическую подсветку, поворачивающую мысли на лирический лад.
