Телефоны не звонили. И это Лопесу нравилось. Потому что до конца матча «Россия-Бельгия» он оставил не отключенным всего один аппарат — тот, номер которого знал только Родриго Клементес и никто больше. Пусть Родриго не может доложить о поимке Пепла, главное — что он не докладывает о попадании Пепла в прямой эфир.
Задумавшись, синьор Лопес проглядел половину своей любимой сцены — боя между Сигалом и Томми Ли Джонсом в рубке авианосца. Он взял в руки пульт, чтобы отмотать запись назад…
Зазвонил телефон. Тот самый.
Лопесу не понравилось, что пульт дрогнул в его ладони. Нервничать не из-за миллиарда долларов, а из-за какого-то русского — это ли не позор? Если об этом прознают его конкуренты…
— Да, — наркобарон поднес телефон к уху.
— Он попал в прямой эфир, — услышал Лопес то, что боялся больше всего услышать. — Вас интересуют подробности, синьор Лопес?
— Да задавись ты своими подробностями, — наркобарон едва сдержался, чтобы не проорать эти слова.
— Мы возьмем его на пути со стадиона, — пообещал Родриго. — Что делать с его другом, которого мы взяли в плен?
— Убить, — коротко приказал Лопес.
Родриго Клементес, однако, не довольствовался коротким приказом.
— Убить быстро или медленно?
— Средне, — рявкнул кокаиновый король и вырубил телефон.
Лопес остановил запись любимого фильма. Даже он теперь не успокоит нервы. Как?! Как такое может быть, чтобы один человек бесконечно ускользал от людей, чья профессия — выслеживать, захватывать и убивать?
А под крылом личного самолета Лопеса замелькали лазурные воды Атлантики. Бесконечной Атлантики. Могучей Атлантики. Таинственной, мистической, непознанной Атлантики. Атлантики, равнодушной к человеческой суете…
* * *
Пеплу не пришлось напряженно разыскивать начало чайных плантаций и расспрашивать местных жителей, где расположен дом, облюбованный якудзой под криминальные нужды. Когда до Кодзуоки оставалось около пяти километров, впереди показалось зарево пожара. Тут же их обогнала специфическая машина красного цвета. Как выяснилось вскоре, это была припозднившаяся пожарная машина. Более проворные пожарные уже присоединяли шланги к цистернам с водой. Первая струя обрушилась на пламя, когда Пепел выбирался из таксомотора.
Дом можно было и не тушить. Огонь пожирал конструкции так жадно, словно их возводили из пропитанных порохом материалов. Как и в России, на пожар сбегались-съезжались зеваки. Сбившись в кучи, люди делились мнениями и предположениями. С дороги сворачивали все новые машины.
Делать здесь было нечего. Когда-нибудь, может, и удастся выяснить, что произошло в доме с видом на чайные поля и Фудзияму, но сейчас отсюда надо сматываться.
Пепел взялся за дверцу такси.
— Эй, приятель, не скажешь, как закончился матч?! — громко произнесли за спиной по-русски.
Сергей повернул голову на голос. Положив локти на крышу «мазды» кетчупового цвета, на него смотрел Андреас.
— Три два. Наши проиграли, — ответил Пепел.
В приоткрытую дверцу «мазды» высунулся живой, лыбящийся белорус с неразлучной отцовской бритвой в руке.
— А ты за какую команду сегодня играешь? — в свою очередь спросил Пепел.
— За твою, — сказал Андреас…
…Шоссе отсюда было не видно и не слышно. «Мазда» переводила бензиновое дыхание на обочине проселочной дороги. Ее пассажиры, сидя на теплой земле, любовались закатом в стране Восходящего солнца. Вызывающе пламенели горы, в которые, как в плохо подстриженный газон, опускался кровавый мяч солнца. Вокруг в тишине и беззвучии медитировали непривычного вида поля и редкие леса. Пепел вертел в руках выкидуху, когда-то отобранную Андреасом, а теперь им же и возвращенную.
— Вернемся в Россию, надо будет выпить за упокой души секретаря Лопеса синьора Клементеса. Я же тебе сказал, что мне теперь из игры выхода нет. Последнее, что мне было оставлено, перейти из команды в команду. Скажем, как из «Боруссии» перейти в «Баварию».
— Или как из «Зенита» в «Спартак», — вырвалось у Пепла.
— Или как из минского «Динамо» в… — вторую белорусскую команду Витась так и не смог вспомнить.
— Так чего ж в сборной Лопеса было не доиграть? — Сергей нажал на кнопочку, выпуская на волю лезвие.
— А, надоела мне эта иностранная шушера. Русским словом не с кем перекинуться. Да и вообще… Долго рассказывать и слишком много высоких слов потребуется: «чувство Родины», «наши», «переосмысление»… И незачем рассказывать. Даже если я вдруг пойму, что ошибся, снова передумаю, меня в команду Лопеса не вернут. Сегодняшнего расстрела пятерых якудза, смерти Клементеса и поджога их логова мне не простят.
— Как с островов выбираться будем? — сменил тему пожевывающий травинку Витась.
— Проще пареной репы, — зевнул и потянулся русский немец. — Здесь швартуется куча российских браконьерских судов. Им не привыкать перевозить запрещенный груз.
— Кстати, о морепродуктах. Меня как раз перед тем, как ты ворвался, садя из двух пистолетов, кормили суше, — сытым котом сощурился Витась. — Я его из-за тебя не доел. А до того меня вообще не кормили в этом застенке. Но время не прошло даром. Я сложил хокку. А может, танку.
— Откуда ты знаешь про хокку и танка? — спросил, не скрыв ехидства, Андреас.
— Ты меня за идиота держишь, да?! — выплюнув травинку, взвился Витась в непритворной обиде.
— Ладно, ладно, я пошутил. Прочти.
— Не буду, — надул губы Витась.
От обиды белорус отошел секунд за десять.
— Была у меня одна сербка из города Нови-Сад, работала посудомойкой в ресторане «Триглав», а по вечерам училась на курсах японского языка. Она говорила, что настоящий самурай должен складывать стихи так же ловко, как управляться с мечом. Она хотела, чтобы и я полюбил японскую поэзию, потому что я казался ей настоящим самураем. Слушайте!
Витась прокашлялся и прочел:
Карате, дзюдо, барицу
Ты усвоил, Киндзабуро.
Джиу-джитсу знаешь также
И владеешь им вполне.
Но скажи, зачем все это,
Если ты без рук, без ног?
— Да, — сказал Адреас. — Пожалуй, тебя стоило спасать. Иначе от кого бы мы это услышали. Пропал бы шедевр…
Глава шестнадцатая. 1 июля 2002 года. Я люблю тебя, жизнь
Летят перелетные птицы в осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны, а я остаюся с тобой.
А я остаюся с тобою, родная навеки страна!
Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна.
Немало я стран перевидел, шагая с винтовкой в руке,
