Глазунов замысловато и громко постучал в дверь. Я бы не повторил такой стук при всем желании. Спустя несколько мгновений лязгнули запоры, и дверь тяжело пошла вперед.
– Здрасте, Егор Михайлович…
Бородатая физиономия с угристой кожей сияла чистой младенческой улыбкой.
– Привет. Коньяк есть?
– Обижаете!.. Дагестан, «Хенесси», «Реми Мартен»…
– Давай «Хенесси».
– Момент… Вам в коробке или так?
– В коробке.
Физиономия исчезла. В дверную щель я заметил стол с батареей пустых разномастных бутылок и пару умелых волосатых рук, ловко протирающих их губкой.
– У них нормальный коньяк,– не дожидаясь моего вопроса, пояснил Егорка,– не бодяжный. Вернее, бодяжный, но качественный. Мы всем отделом здесь затариваемся, никто еще не умер. А чего переплачивать? Ты, кстати, тоже можешь. Пароль, главное, запомни.
Егор повторил стук. Я попытался запомнить.
Тут же высунулась физиономия.
– Бегу, бегу… Пожалуйста.
Руки протянули нам фирменную коробку из-под «Хенесси». Глазунов кивнул мне, и я отдал прыщавому виноделу сотню.
– Секунду… Сдача.
Винодел вернул мне полтинник. Неплохо, однако…
– Заходите, всегда рады!..
– Пока…
Дверь закрылась, строгий Чубайс посмотрел на меня с укоризной.
– Ты знаешь, сколько стоит настоящий «Хенесси»?– спросил я.
– Тысячи две. Не волнуйся, этот не хуже,– Глазунов кивнул на коробку.– Найдешь хоть одно отличие, я подарю тебе свой ствол. Ребята коньяки в аэропорт поставляют, в дьюти-фри и в кабаки центровые. Никаких проблем… Скоро миллионерами станут, из подвала на Невский переедут…
Вялый обитал на втором этаже, в угловой парадной. Когда после третьего звонка он наконец открыл дверь, наши интеллигентные носы подверглись массированному обстрелу бронебойного зловония, которое не снилось даже самому загаженному вокзальному сортиру.
Самого Толика я ни за что бы не узнал, встреть его на улице. Когда я видел его в последний раз, он весил примерно семьдесят кило при росте метр семьдесят. Сейчас его фигура представляла собой шарообразный кусок студня, из которого торчали ручки-окорока. Овал лица превратился в круг, обрамленный трехнедельной бородой. Длинные засаленные волосы лоснились при свете коридорной лампочки.
Гардероб тоже радовал изысканным стилем. Черная маечка, едва доходившая до утонувшего в складках жира пупа. Брезентовые шорты, усеянные пятнами от соуса. Шлепанцы с оторванными хлястиками. Маечка, судя по всему, когда-то была белой.
Вялый настороженно стрельнул красными слезящимися глазами-щелками:
– Вам кого?..
– Тебя, блин! Чучело! – скривился в улыбке Егорка.– Ну ты и раздобрел!
– Простите, а кто вы такие?
– Вялый, у тебя Интернет совсем память отшиб? Выйди из матрицы! – Глазунов пощелкал пальцами у расплывчатого лица одноклассника.– Я это! Смерть твоя! Виртуальная! Ха-ха-ха!..
Завьялов вздрогнул и тут же раскрыл объятия.
– Му-жи-ки… Егорка, Темыч!.. Извиняйте… Процессор завис,– Вялый постучал ладонью по лбу,– глюканул. Не обращайте внимания. Сейчас перегружусь. Заходите.
Егоркин одноклассник пододвинулся, пропуская нас.
– У меня бардачок небольшой… Спама 1 многовато. Валяйте в комнату.
Насчет «бардачка» хозяин поскромничал. Мы прошли по годами (веками!) не мытому коридору, заваленному коробками из-под пиццы, пустыми лимонадными и пивными банками, белыми куриными костями и черт знает чем. На конкурсе самого загаженного жилища Вялый переплюнул бы негров Зимбабве, ночующих в картонных коробках возле мусорных свалок. Точнее, он переплюнул бы и сами свалки.
Комната недалеко ушла от коридора. Те же коробки, бутылки, россыпи пустых сигаретных пачек, сантиметровый слой пыли (хоть картошку сажай!) и прочие составляющие «небольшого бардачка». Из мебели – незаправленная тахта с бельем того же цвета, что и майка, пара стульев, старый сервант с посудой и стол со светящимся на нем монитором. Перед столом – ведро, прикрытое крышкой. Шторы опущены и, похоже, никогда не поднимались. Вместо солнца настольная лампа с черным (бывшим белым) абажуром.
– Ты бы подмел, что ли…– посоветовал Глазунов, выбирая место, куда можно безопасно присесть.
Подмести… Здесь бригада профессиональных мойщиков за неделю надорвется. Проще взорвать и построить новую хату.
– Да все руки не доходят,– чуть смущенно улыбнулся Толик.– Присаживайтесь.
Он завернул простыню с края тахты. Мы осторожно сели. Зловоние усилилось. Его источник, скорее всего, скрывался в ведре.
– Бабка-то где? – морща нос, спросил Глазунов.
– Так на даче… В Синявино. Она там круглый год живет. Сюда и не приезжает.
– Оно и видно. Ты уверен, что она жива?
– Типун тебе на язык!..
– Окошко можно открыть?
– Можно… Но лучше не открывать… Дубак на дворе, не простыть бы…
Мы с Егоркой переглянулись.
– Какой дубак, Толик? Двадцать градусов. Август…
– Как август?..– во взгляде Завьялова читалось неподдельное недоверие.
– Говорю ж, выйди из матрицы, юзер хренов! Мы, по-твоему, почему не в шубах?..
Толик похлопал глазами, потом подошел к окну и осторожно выглянул на улицу, отодвинув штору.
– Во, черт! Вчера ж снег лежал…
Мы переглянулись еще раз. Вялый не дурачился.
– Это в другой реальности снег, старичок… Тебе точно перегрузиться пора,– постучал по голове Глазунов.– Хочешь, на пятнадцать суток тебя оформлю для возвращения на родную землю?..
– Нет, не надо,– заторможенно ответил одноклассник, опускаясь на вращающееся кресло возле монитора.
– Ты, вообще, на улице когда последний раз был?
– Вчера… Кажется. Или позавчера. Снег лежал…
– Да, Вялый, здорово тебя в матрице приложило… Спасать пора.
Егорка поднялся с тахты, распахнул шторы и открыл форточку.
– Мне говорили, что у тебя клин, но чтоб до такой степени… Ты жрешь-то что?
– Пиццу… Иногда курочку.
– То есть, в магазин все-таки ходишь?
– Нет… По инету заказываю. Привозят…
– А платишь чем?… Или у тебя в сортире бабкин миллион спрятан? – продолжал дознание Глазунов.
– На бирже играю… Тоже по инету. Деньги на свой счет перекидываю. Удобно. Никакого нала.
– Ну, ты даешь! Совсем web'анутым стал! – Егорка покрутил пальцем у виска.– А девки у тебя тоже виртуальные? Или они тебе не нужны?
