– Здрасте, – поздоровался Виталий, продолжая осматривать двор взглядом бывалого партизана.
– Здравствуйте, – улыбнулась в ответ бабуля. – Жулик, фу! Иди к себе! А где у нас полено?! Где полено?!
Собачка тут же заткнулась и спряталась под крыльцо, где, видимо, была прописана. Хозяйка понимала толк в дрессировке. Поленом по башке. Неплохо. Сестра Запашная…
– Вы мне не поможете? Я девушку одну ищу. Здесь должна жить. В Светиницах.
– А звать как?
– Не знаю, к сожалению… Рыженькая такая, лет двадцать. Плащ у нее из клеенки.
– А-а-а, – закивала бабуля, – Надька, наверное, Денисова… Из последнего дома. Точно, рыжая. И клеенка есть. В цветочек.
– Да, в цветочек.
– А чего ищешь-то?
В городе, наверное, такого вопроса не задали бы. Там до этого никому нет дела. Но здесь в порядке вещей.
– Подвозил вчера, а она сумку оставила. Вернуть хочу, – перевернул историю на сто восемьдесят градусов Виталий.
– Да, вчера она в город ездила. Мне таблеток заодно привезла, я просила. Нога болит, не ступить. Намяла пятку, хоть плачь. А доктор сюда не поедет.
Виталий никогда бы не стал рассказывать первому встречному о намятой пятке. Если бы даже намял ее.
– А живет она с кем? Вдруг дома не окажется.
– Так с Колькой живет. Братом. Родители-то у них сгинули, так что вдвоем остались.
– В каком смысле сгинули?
Бабуля подошла поближе и, оглянувшись по сторонам, словно шпионка, негромко пояснила:
– Автобус, слышали, в том году с бензовозом столкнулся? Под Малой Вишерой. Даже с телевизора приезжали.
Да, факт действительно был. Целую неделю в новостях смаковали.
– Слышал, – кивнул Виталий.
– Вот они в нем и ехали. С Новгорода возвращались. Павел-то, отец ее, на месте погиб, а Людмила после в больнице померла. Вон здесь кладбище в лесу, там и схоронили. Жалко их. Люди неплохие, непьющие. Хоть и не местные.
Видимо, местные были все исключительно хорошими. И пьющими.
– Не местные? – Виталик сразу прикинул, что компьютер уже мог покинуть деревню.
– Из Киргизии они или из Узбекистана, не знаю даже. Я не разбираюсь. Оттуда, в общем. Но русские. Там и родились. Из одного детдома. А когда СССР развалился, им там совсем житья не стало. Родни нет, своего угла тоже. Они уже женаты были да с Надей на руках. Вот и перебрались сюда. Лет пятнадцать назад. Земля тогда у нас копейки стоила. Павел дом срубил. Скотину завели, курей. Гражданство получили, Надю в школу устроили, в поселок. На автобусе каждый день ездила. Потом Колька родился. Озорной малец, весь крыжовник у меня перетаскал. Но я зла не держу, понимаю, что тяжко Наденьке сейчас.
«Поэтому и ворует», – подумал сценарист.
– А чем она занимается? В смысле живет на что?
– Так в поселке на почте работает. Да и потом, после истории этой ей в сельсовете помощь дали. Материальную. Но скотину продать пришлось. Не сдюжить. Коза одна осталась. Надя молоко продает в поселке. Денег все равно, конечно, не хватает, но она не жалуется. Ей бы, главное, Кольку поднять. Жениха-то у нее нет, одной тяжко. Да и откуда у нас женихи? Одни старики остались да дачники.
– Не видели, она дома сейчас?
– Так а где ж ей быть? Почта сегодня выходная. Если нет, на реку могла пойти… А не застанешь, ты мне сумку оставь. Не сумневайся, я передам.
– Хорошо. Спасибо. – Виталий выяснил все, что ему надо, и поспешил откланяться.
Есть шанс, что лаптоп еще у этой Нади.
Задача немного упростилась. Один на один разговаривать значительно легче. Пацан не в счет. Можно обойтись без намеков.
Проскочив деревню за пару минут, он затормозил возле последнего дома, заметно отличавшегося от других. Явно в лучшую сторону. Вместо традиционной дранки на крыше шифер, сруб обшит покрашенной вагонкой, на окнах резные ставни. Да и участок не запущен. Трава скошена, под навесом аккуратная поленница. Кусты смородины по периметру вместо забора. Несколько яблонь. Детские качели во дворе. А вон и коза. Пасется на лужайке. Идиллия.
Во дворе никого. Но дверь в дом приоткрыта. И окна тоже.
Виталий решительно открыл калитку, убедился, что четвероногих кусающе-лающих животных не наблюдается, и прошел к избе. Не постучав, перешагнул порог. Кто его знает, может, сейчас подруга увлеченно изучает его компьютер. А постучишь – успеет спрятать в погреб или еще куда.
Из комнаты доносился голос Орбакайте. Не очень качественный. Не в смысле голоса, а в смысле фонограммы.
Виталий по-партизански миновал освещенные тусклой лампочкой сени, в дальнем углу которых разместилась небольшая кухня с плиткой, красным газовым баллоном и разнообразной утварью. Тут же находилась и вешалка с верхней одеждой. Это вам не город, здесь все проще – где обед готовим, там и одежду вешаем. Чтобы пропиталась ароматом борща. На крючках пара плетеных корзин. С потолка свисало несколько традиционных лент-липучек с килограммом дохлых мух и слепней. Несравнимый запах биотуалета.
«Мир, в котором я живу, называется отстой…»
Она мыла пол. Сидя на корточках. И не сразу обернулась на звук открывшихся дверей. Не услышала. Помешала Орбакайте. Виталий понял, почему фонограмма некачественная. Вместо CD-проигрывателя пел допотопный кассетник, стоявший на тумбочке. Здесь же стопочка кассет.
Выпрямившись и повернувшись, она увидела гостя и вздрогнула от испуга. Но спустя пару секунд, узнав Виталия, улыбнулась:
– Ой… Здрасте…
На ней были поношенный спортивный костюм и розовые тапочки-вьетнамки. Как большой ценитель женской красоты, Виталий автоматически отметил, что фигурой она тоже не вышла. Пропорции явно не соответствуют мировым стандартам.
– Привет, – прохладно ответил он и, не спрашивая разрешения, сел на скрипучий стул.
– Что-то случилось? – растерянно спросила она, положив в ведро половую тряпку.
– А сама не догадываешься?
Надя несколько секунд растерянно моргала, не зная, что ответить. Щеки мгновенно окрасил предательский румянец.
– Вы, наверное, за деньгами… Но я же предложила сразу заплатить.
– Нет, не за деньгами. – Он посмотрел на нее, как инквизитор на потенциальную ведьму. – У меня на сиденье кое-что лежало. А после твоего ухода оно пропало… Я не исключаю, что это могло быть чисто автоматически. Иногда так бывает. Поэтому предлагаю вернуть мне вещь и считать случившееся недоразумением.
– А какую, какую вещь? – Она села на краешек дивана, над которым в углу висела простенькая икона с лампадкой. Тут же, возле иконы, на стене две фотографии в рамках. Мужчина и женщина. Женщина такая же ярко-рыжая, как и Надя.
