От второго удара со стены Мишиного кабинета рухнул портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского.
– Слушай, он что там, стены ломает?
– Да, чьей-то головой. Заглянул Волков.
– Мужики, там в камере один орёл мой сидел, а сейчас нету. Вы не забирали?
Петров с Соловцем дружно переглянулись.
– За что? – спросил Соловец.
– Да я с улицы его притащил, он прямо под моими окнами гадил, хотел мозги ему прочистить.
– Как твоего фамилия? – обратился Соловец к Петрову. Стена снова вздрогнула.
– Он прибьёт его там. Мартынов – фамилия. Соловец схватил трубку телефона,
– Алло, это Соловец, спроси у мужика в камере, как фамилия. Мартынов? А другой где? Борисов забрал? Всё, отбой! Черт, он не того колет!
Соловец бросил трубку, и в этот момент дверь распахнулась, и в кабинет зашёл потный и усталый Гриша. Рукава его рубашки были засучены, в зубах торчал потухший окурок.
– Фу! – Он упал в кресло. – Всё, расколол. Вот паразит, а сначала: «Какие деньги? Какие деньги? Я, говорит, вообще в отдельной квартире живу, и соседки у меня нет никакой». Видал я подлецов, но таких! Ну, ничего, я тоже не лыком шит. Он сейчас явку с повинной строчит. Я уточнить зашел, сколько денег там было, а то он почему-то не помнит.
– Пять штук, – как-то по инерции пробормотал Петров.
– Ну сходи, подскажи ему, я основное сделал, вы там сами доработаете.
Петров выскочил из кабинета и зашёл к Соловцу. Парень, сидевший за столом, вздрогнул и вжал голову в плечи.
– Жив? – спросил Миша, взял у него из-под носа лист, тут же его скомкал и бросил в мусорную корзину. Потом он вытолкнул его из кабинета и произнёс:
– Ещё раз поссышь под окнами – отсюда не выйдешь. Уматывайся!
– А деньги кому принести?
– Какие деньги?
– Ну, тот, здоровый, сказал, что соседке ущерб возместить надо.
«Ну Гриша даёт!» – про себя изумился Миша, а вслух сказал:
– Себе оставь, на лекарства.
Парень, держась за бок, побрёл к выходу.
– Кивинов, на кражу. Ты дежуришь, не забыл? Зайди, возьми адрес, руки в ноги и вперёд. Это тут, рядом, пешком дойдёшь.
Кивинов, получив команду, бросил в папку свежие бланки протоколов и, взяв адрес, вышел из отделения. Перед входом стоял военный грузовик, на который четверо солдат при помощи разных приспособлений – всяческих шкивов и даже лебёдки – аккуратно поднимали снаряд. Не обращая ни малейшего внимания на прохожих, старший безбожно ругался, ежесекундно спрашивая у подопечных:
– Вам что жить надоело, мудаки? Мне ещё нет.
Кивинов ухмыльнулся и пошёл в адрес.
Машина резко тормознула у подъезда. Вышедший из неё лощёный мужчина отработанным уверенным движением хлопнул дверцей, смахнул пыль с никелированного крыла и, перекинув через руку плащ, направился ко входу в парадное.
– Здравствуйте, Геннадий Петрович, – хором поприветствовали его бабушки, сидящие на скамейке. Человек молча кивнул. Выйдя из лифта, он достал ключи, сунул их в замок и тут понял, что дверь не заперта.
– Маша, это ты? – Геннадий Петрович перешагнул через порог и заглянул в комнату. Удар бронзовой статуэткой по носу послужил ему ответом на сей разумно поставленный вопрос. Падая, Геннадий Петрович понял, что это не Маша. Уже теряя сознание, он увидел мелькнувшую тень и услышал бегущие вниз по лестнице шаги.
– Это не бандитизм, а? Смотрите – моей же статуэткой нос сломал. Наверно…
– Да, если не перелом, то вывих точно есть, – сострил Кивинов. – Но ничего. Вы, главное, снова статуэтку приложите, она холодная – опухоль мигом спадёт. Народная мудрость.
– Вы уж больно весёлый, товарищ следователь. У меня здесь горе, понимаете ли, а вы шутите.
– Я не следователь, я опер. Вы лучше посмотрите, что у вас пропало.
Геннадий Петрович, держа под носом платок, огляделся по сторонам.
– Видика нет, «Шарпа», куртки кожаной, деньги, тысяч семьдесят, пропали – вот тут лежали. – Он открыл шкатулку. – В принципе, немного. Я помешал.
– А кем вы работаете?
– Коммерческий директор по сбыту на ЛВЗ – на ликёроводочном.
Кивинов подошёл к окну.
– Машина ваша? – указал он на стоящую внизу «Вольво».
– Да, привёз из Финляндии. Вы понимаете, молодой человек, я ведь случайно дома оказался. Обычно раньше восьми часов ни я, ни моя жена не приходим. А сегодня за паспортом заехал, срочно понадобился. А на машине-то я на работу не езжу, у меня служебная есть – шофёр сегодня по делам отпросился. А отпечатки снимать будете?
– Да, только через пару дней. Очередь на эксперта. Один на район, а краж много, не говоря уже обо всём остальном.
– Может, и не стоит тогда канитель разводить, ущерб для меня – тьфу. За нос обидно, но ничего – заживёт. У вас и так работы невпроворот.
– Смотрите сами, не хотите – не будем, – приветствовал это доброе начинание Кивинов, которому лишний глухарь был совсем ни к чему. – У вас подозрения-то есть? По-моему, при вашей сегодняшней должности визит совсем не случайный.
Геннадий Петрович задумался.
– Давайте так договоримся – если найдёте, то найдёте, а писать я ничего не буду, может быть, сам разберусь.
– Дело ваше, конечно, сам – так сам, – ответил Кивинов, убирая протокол. – Вот мой телефон, если что, звоните.
Кивинов, выйдя на площадку, подошел к двери напротив. Глазок был залеплен кусочком бумаги, оторванным явно от сигаретной пачки. Он позвонил
– Кто там?
– Милиция.
– Какая милиция? Мы не вызывали.
– Советская, я сам пришел.
– Не открою, вызывайте повесткой, тогда придем. Поняв, что двери все равно не откроют – люди сейчас всего боятся, время такое, – Кивинов сорвал с глазка бумажку, положил ее в конверт, вынул изо рта жвачку и снова, теперь уже ею, залепил глазок.
Затем, позвонив еще в две квартиры, где никого не оказалось, он вышел из подъезда, закончив, таким образом, квартирный обход. Можно, конечно, поболтать с бабками, но терпила ничего не хочет, а раз так, чего уж зря время терять?
ГЛАВА 2
– Это, конечно, хорошо, что ему ничего не надо, – внимательно выслушав Кивинова, сказал Соловец. – Но на всякий случай, чтоб он точно ничего не захотел, ты для вида съезди на ликёрный, поковыряйся там чисто формально. А то знаешь, как бывает, сегодня не хочет, а завтра захочет. Тогда мы крайними и окажемся – ты даже без его желания, только по факту, глухаря возбудить обязан.
– Ладно, мне не жалко, сгоняю, отсвечусь там.
