Но этого-то он как раз делать не собирался! При всем его гневе, Маргарет была его женой, и мужчина, соблазнивший ее, должен был заплатить за свое преступление.
Впрочем, хотя кровь его вскипала от гнева, а давняя вражда к Килдоннонам лишь подогревала это чувство, он не хотел убивать Нила.
Он намеревался ранить его, может быть, покалечить — чтобы тот уже никогда не мог похвастаться любовными достижениями. Но Нил умер от полученных ран, а Маргарет, будучи истинной фанатичкой, покончила с собой.
У герцога было чувство, будто они вновь обманули его, не дав насладиться законной местью. А потому, собирая у себя Килдоннонов, он хотел причинить им такую же по силе и оскорбительности боль, какую испытал сам.
Маргарет ранила его гордость, и он поспешил отплатить тем же ее семье.
Было истинным наслаждением сознавать, как же Килдонноны преисполнились ненависти, когда он вынудил их присутствовать на своей свадьбе и чествовать новую герцогиню — зачатую в грехе, безродную девчонку-сироту из приюта, которая заняла место строптивой Маргарет.
Вспомнив о Таре, герцог отошел от окна и сделал несколько шагов по комнате. Она уже ждет его наверху! Пора идти к ней… Что ж… Он теперь научен горьким опытом и не пойдет на поводу у женщины.
На этот раз он не потерпит никаких душещипательных откровений и тем более — бурных сцен! Пора позаботиться о том, чтобы у рода появился законный наследник, а у клана — его новый вождь.
Решительно развернувшись, он зашагал к себе в спальню.
Там его уже поджидал камердинер. Без долгих разговоров он деловито помог герцогу снять блистательное облачение.
В тот момент, когда слуга вытащил крохотный нож, герцог невольно вновь подумал о Маргарет. Как знать, убила бы она себя подобным оружием, попытайся он настоять на своем в первую брачную ночь? Или же, напротив, попыталась бы заколоть его, своего мужа?
Шотландцы стали носить при себе такой нож, после того как обычные кинжалы попали под запрет. Закон, действовавший на протяжении тридцати пяти лет, препятствовал ношению пледа, килта и прочих вещей, являвшихся частью традиционного наряда шотландских горцев. Даже волынка оказалась вне закона, когда герцог Камберлендский заявил, что ему доподлинно известно, будто этот инструмент «является орудием войны».
А вот короткий нож был удобен тем, что его легко можно было спрятать в карман или сунуть за отворот чулка. И горцы не отказались от него даже тогда, когда им вновь разрешили носить привычную одежду.
Никто уже не узнает, подумал герцог, что Маргарет заколола себя этим самым остроконечным ножом. Лишь он, Фолкерк да Килдонноны будут знать правду.
Тем не менее, поскольку женщина эта носила его фамилию, ему волей-неволей придется вспоминать о ней всякий раз, когда он будет держать в руке нож.
Мысль о Маргарет пробудила в нем очередной приступ гнева, так что слуга, глянув на его потемневшее лицо, с опаской поспешил пожелать ему:
— Спокойной ночи, ваша светлость.
— Спокойной ночи!
Прозвучало это так, будто герцог изрыгнул проклятье, а не пожелал своему слуге доброго сна.
Камердинер поспешно прикрыл за собою дверь и с облегчением отер лоб, прежде чем отправиться дальше по длинному коридору.
А герцог на мгновение замер посреди комнаты. Здесь, в этих покоях, спали и умирали его предки. Здесь они замышляли битвы против англичан и набеги на Килдоннонов. Комнате этой была ведома не только ненависть, но и радость любви.
Такое чувство, будто те, кто обитал здесь до него, нашептывали ему о том, что, несмотря на все его злоключения, род должен продолжаться. И клану, чтобы уцелеть в будущих передрягах, необходим вождь.
Продолжая хмуриться, герцог решительно шагнул в сторону двери, отделявшей его спальню от комнаты, которая традиционно принадлежала жене вождя.
Он сразу же обратил внимание на то, что в комнате царил полумрак — свечи были потушены.
Должно быть, погрузившись в воспоминания о прошлом, он задержался дольше, чем предполагал. И Тара, слишком уставшая после долгого путешествия, не выдержала и уснула.
Но затем, сделав несколько шагов к кровати, он с изумлением обнаружил, что там никого не нет. В тусклом свете очага постель выглядела свежей и нетронутой.
Обернувшись, он увидел, что Тара мирно спит на ковре, расстеленном перед камином.
Подойдя поближе, он остановился и начал ее разглядывать. Длинные ресницы его жены казались черными на белой коже, а волосы и в полутьме сумрачно отливали огненно-рыжим.
Они были очень короткими — просто шапка кудрей. В свете камина казалось, будто голова окружена маленьким ореолом золотистого пламени.
Тара спала, повернув лицо к огню — будто желала согреться. Одна рука ее безвольно лежала ладонью вверх.
Герцог заметил, что на Таре ночная рубашка из грубой ткани — приютская, плотно застегивающаяся у горла и на запястьях.
Во всей позе его жены, в выражении лица было что-то бесконечно трогательное и беззащитное. Должно быть, она чувствовала себя неуютно перед тем, как заснуть, так что уголки ее рта до сих пор хранят это неприятное ощущение.
Герцог еще раз взглянул на Тару. Она показалась ему такой юной, такой доверчивой, что сердце его невольно смягчилось.
Вернувшись к кровати, он подхватил бархатное покрывало, а затем осторожно накинул его на Тару.
Она даже не пошевелилась.
Отблески пламени плясали на ее локонах, отчего те производили впечатление живых.
С еле заметной усмешкой герцог повернулся и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь.
* * *
Тара вошла в покои вождя. Ее муж стоял у окна с каким-то письмом в руке. Она замерла в отдалении, не желая ему мешать. Она хотела пойти прогуляться, но прежде должна была испросить позволения.
Они уже пообедали вместе. К величайшему ее облегчению, за столом присутствовал не только мистер Фолкерк, но и человек, который должен был помочь герцогу с реконструкцией замка.
Не обращая внимания на Тару, они беседовали о необходимых преобразованиях, о ремонте крыши и целом ряде строительных нововведений. Тару это вполне устраивало, и она отдыхала и наслаждалась, отправляя в рот кусочки вкусной еды.
Герцог пришел сюда перед самым обедом — Тара опередила его на минуту — и холодно с ней поздоровался. Ей показалось, он недоволен ее присутствием… Но где же тогда ее место в доме и чем она должна себя занимать?
Тара чувствовала себя крайне неловко. Она не привыкла к праздности и безделью. В приюте вокруг нее всегда крутились детишки, да и миссис Бэрроуфилд так и сыпала поручениями.
В замке царили покой и тишина. Он был таким большим, что с каждой минутой Тара словно бы уменьшалась в размерах. Казалось, еще чуть-чуть, и она вовсе исчезнет.
