— Из-за тебя.
Талли неуверенно поднялась на ноги, не желая больше обсуждать принятое решение.
Кейт поднялась и встала рядом, чтобы помочь Талли удержаться на ногах.
— Что бы я делала без тебя, Кейти? — пробормотала Талли, опираясь на плечо подруги.
— Этого мы никогда не узнаем. А теперь пошли, я помогу тебе добраться до комнаты. Тебе надо лечь.
Кейт повела подругу по коридору в комнату для гостей.
Там Талли рухнула на кровать, глядя на Кейт затуманившимся взглядом. Теперь, когда комната кружилась вокруг нее, она вдруг поняла, какой глупой была идея стать героиней документального фильма и как тем самым она подставляет себя. От Облачка ведь можно ожидать чего угодно. Вот если бы у нее была такая жизнь, как у Кейт, тогда Талли не пришлось бы идти на такой риск.
— Тебе так повезло, — пробормотала она. — Джонни…
Она хотела продолжить: «…и дети любят тебя», но слова спутались у нее в голове, и прежде чем Талли успела что-то сказать, она вдруг разрыдалась. А успокоившись, быстро уснула.
На следующее утро Талли проснулась с такой головной болью, что едва смогла открыть глаза. Ей потребовалось гораздо больше времени, чем обычно, чтобы причесаться и накраситься. И крики Джонни, чтобы она поторапливалась, не помогали. Но наконец она была готова к выходу.
Джонни заключил Кейт в объятия и поцеловал.
— Это займет не больше двух дней, — произнес он таким тихим голосом, что Талли поняла: слова не предназначены для ее ушей. — Мы вернемся прежде, чем ты успеешь без нас соскучиться.
— Мне будет казаться, что тебя не было в два раза больше, — ответила Кейт. — Я уже скучаю по тебе.
— Ну же, мама! — резко прервала их Мара. — Нам пора ехать, правда, тетя Талли?
— Поцелуй мамочку на прощание, — велел дочери Джонни.
Мара послушно подошла к Кейт и поцеловала ее. Кейт прижимала к себе девочку, пока та не начала вырываться из объятий.
Талли почувствовала укол ревности, видя, как близки они все друг с другом. Райаны были очень красивой семьей.
Джонни посадил Мару в машину, а сам стал укладывать в багажник их вещи.
— Ты ведь будешь дома, правда? — спросила подругу Талли. — На случай, если мне понадобится позвонить?
— Я всегда дома, ты же знаешь, Талли. Я — то, что называют «домашней мамой».
— Забавно! — Талли посмотрела на свои вещи. Сверху лежали записи, сделанные во время недавнего телефонного разговора со своим юристом. Там были последние известные им адреса Облачка. — Ну, а я, стало быть, самый недомашний человек на свете.
Взяв сумку, Талли направилась к машине.
Когда они выезжали со двора, Талли обернулась.
Кейт стояла на пороге дома с мальчишками, все трое махали им на прощание.
Первую остановку, всего через пару часов езды, они сделали на стоянке домов на колесах в Фолл-Сити — последний известный адрес Облачка. Но тут они узнали, что ее мать куда-то переехала с неделю назад, а нового адреса для пересылки корреспонденции пока не сообщила. Мужчина, с которым они говорили, полагал, что Облачко перебралась в кемпинг в Иссакуа.
Следующие шесть часов они переезжали с одного места на другое, следуя советам, которые давали им разные люди. Талли, Джонни и оператор, который не зря назывался Толстым Бобом, в каждом месте снимали разговоры Талли с обитателями кемпингов и различных коммун. Несколько человек были знакомы с Облачком, но никто точно не знал, где ее искать. Из Иссакуа они направились в Клее-Элем, оттуда — в Элленсбург. Мара не отходила от Талли, смотрела ей в рот, жадно ловя каждое слово.
Они как раз заканчивали довольно поздний ужин, когда позвонил Фред и сообщил, что последний отправленный матери Талли чек был обналичен в банке на острове Вашон.
— Мы могли бы быть там через час, — пробормотал Джонни.
— Думаешь, мы ее найдем? — спросила Талли, помешивая в чашке кофе. Впервые за целый день они остались вдвоем. Толстый Боб был в фургоне, а Мара отлучилась в туалет.
Джонни внимательно посмотрел на нее:
— Я думаю, что мы не можем заставить людей любить нас.
— Даже родителей?
— Особенно родителей.
Талли снова ощутила прежнюю связь Джонни, вспомнила, что у них обоих было одинокое детство.
— Как это, Джонни, когда тебя любят?
— Это ведь не тот вопрос, который ты хотела задать. Тебе интересно, как это — любить самой. — Джонни одарил ее своей прежней мальчишеской улыбкой. — Кого-то кроме себя, конечно.
Талли откинулась на спинку стула.
— Мне нужны новые друзья.
— Я не отступлю, ты же знаешь. И надеюсь, что все сложится для тебя хорошо. Ты уже втянула меня в эту историю, мы все будем снимать на камеру. Так что, если хочешь отступить, сейчас самое время.
— Ты сможешь меня защитить.
— Именно в этом я и пытаюсь тебя разубедить, Талли. Я не стану тебя защищать, я сделаю этот репортаж. Как ты когда-то в Германии.
Талли поняла, о чем говорит Джонни. Дружба кончается там, где начинается мир новостей. Это аксиома журналистики.
— Хотя бы постарайся снимать меня слева. С этого ракурса я выгляжу лучше всего.
Джонни, улыбнувшись, расплатился по счету.
— Пойдем найдем Мару. Если поторопимся, успеем на последний паром.
Но последний паром они пропустили. И им пришлось заночевать в трех номерах обшарпанной гостиницы около пристани.
На следующее утро Талли проснулась с головной болью, которую не помогло снять никакое количество аспирина. Все же она тщательно оделась, накрасилась и съела завтрак в жуткой закусочной с плохо вымытой посудой, которую по необъяснимой причине порекомендовал ей Толстый Боб. К девяти утра они уже были на пароме на пути на остров Вашон, в коммуну, занимавшуюся выращиванием ягод.
Каждую милю их пути, каждую беседу Талли фиксировала камера. Разговаривая с операционистами в банке, где был обналичен ее последний чек, показывая им старую, потертую фотографию матери, единственную, которая у нее была, Талли неизменно улыбалась.
Было почти десять, когда они остановились у вывески «Саншайн Фармз». И тут самообладание изменило Талли.
Коммуна была похожа на все остальные, которые ей приходилось видеть: большие площади засаженных фермерских угодий, потрепанные люди, одетые в современные варианты рубищ и власяниц, ряды туалетных кабинок. Единственное, что отличало эту коммуну от других, — это жилье. Здесь люди жили в куполообразных палатках, которые называли юртами. Вдоль реки стояло около тридцати таких юрт.
Джонни припарковал фургон на стоянке и вышел наружу. Толстый Боб тоже вышел, сначала резко распахнув дверь, потом с шумом ее захлопнув.
