— Моя… Кейти.
— Да. — Кейт разрыдалась. — Да, я твоя Кейти.
Следующие семьдесят два часа слились в сплошную вереницу осмотров и процедур, необходимо было скорректировать план приема лекарств. Кейт сопровождала Джонни на консультации к офтальмологу, психиатру, психотерапевту, специалисту по речевой терапии и трудотерапии и, конечно же, к доктору Шмидту. Каждый специалист должен был подтвердить, что операция прошла успешно, пациент пришел в себя, он адекватен и стабилен, прежде чем Кейт сможет забрать мужа, чтобы перевести его в реабилитационный центр поближе к дому.
— Ему повезло, что у него есть вы, — сказал как-то доктор Шмидт во время очередной встречи с Кейт.
Кейт улыбнулась:
— А мне повезло, что у меня есть он.
— Да, а теперь я посоветовал бы вам пойти в буфет и пообедать. Вы заметно похудели за эту неделю.
— Правда?
— Разумеется. Идите прямо сейчас. Я верну вашего мужа в палату, когда мы закончим с анализами.
Кейт поднялась.
— Спасибо, доктор Шмидт. Спасибо за все.
Он сделал рукой жест, означавший, что благодарить не надо.
— Это моя работа.
Улыбаясь, Кейт направилась к двери. Она была почти у цели, когда доктор Шмидт снова окликнул ее.
— Да? — Кейт обернулась.
— Там осталось не так много репортеров, но, может быть, вы позволите рассказать им о состоянии вашего мужа. Нам всем очень хотелось бы, чтобы они ушли.
— Я подумаю об этом.
— Отлично.
Кейт вышла из его кабинета и направилась к лифту в конце коридора.
В кафетерии вечером в четверг было немноголюдно — лишь группа медиков и несколько родственников пациентов, заказывающих еду. Эти две группы разительно отличались одна от другой. Врачи и медсестры оживленно разговаривали между собой, время от времени даже раздавались взрывы смеха, а родственники пациентов ели молча, упершись взглядом в тарелки и посматривая на часы.
Кейт прошла мимо столиков к окну. Небо за окном было стального цвета, тучи висели низко, и казалось, что вот-вот пойдет дождь или снег.
Лицо Кейт, отраженное в оконном стекле, было печальным и изможденным.
Странно, но быть одной теперь, когда наступило облегчение, оказалось еще труднее, чем быть наедине с отчаянием. Тогда ее не тяготило одиночество, она могла подолгу сидеть, уставясь в одну точку, и гнать из головы дурные мысли. Теперь же ей хотелось посмеяться вместе с кем-то, сказать кому-нибудь, что она всегда знала, что все закончится хорошо.
Нет, не с кем-то, не кому-нибудь — Талли.
Талли всегда была первой, с кем праздновала Кейт свои победы. Талли всегда была к этому готова. Ее лучшая подруга могла бы отпраздновать переход через улицу, если бы решила, что это то, что нужно Кейти.
Отвернувшись от окна, Кейт подошла к столику и села.
— Ты выглядишь так, словно тебе необходимо выпить.
Кейт подняла глаза.
Перед ней стояла Талли, одетая в черные джинсы и белый ангорский свитер. Хотя ее прическа и макияж были безупречны, Талли выглядела усталой и заметно нервничала.
— Ты все еще здесь?
— А ты думала, я тебя оставлю? — Талли старалась улыбнуться, но у нее это плохо получалось. — Я принесла тебе чай.
Кейт посмотрела на одноразовый пластиковый стаканчик в руках Талли. Она знала, что чай в нем наверняка ее любимый — «Эрл Грей», причем с хорошей порцией сахара.
Это было единственное извинение, которое смогла придумать Талли. Если Кейт примет его, то о печальном эпизоде в госпитале можно будет забыть — и предательство Талли, и пощечина Кейт растворятся в прошлом. А они снова смогут двигаться в будущее по дороге, соединившей их жизни. Никаких выяснений, никаких обид. Они снова будут «Талли-и-Кейт», или настолько близко к этому, насколько это возможно для взрослых женщин.
— Репортаж был хороший, — безо всякого выражения произнесла Кейт.
Глаза Талли умоляли о прощении, но сказала она только:
— Меня включат в штат новостной группы на следующей неделе. Временно, на замену. Но это хороший старт.
«Так вот за что ты предала меня», — подумала Кейт. Она знала, что никогда не произнесет этого вслух. Вместо этого она сказала:
— Мои поздравления.
Талли снова протянула ей чашку чая:
— Возьми, Кейти. Пожалуйста.
Кейт посмотрела на подругу долгим взглядом. Ей очень хотелось услышать извинения, но она понимала, что не услышит. Таких слов просто не было в лексиконе Талли Харт. Кейт не знала, откуда возникла эта странность — неумение Талли извиняться, но подозревала, что это было как-то связано с ее матерью. Мать Талли, вероятно, в самом детстве нанесла дочери непоправимый урон, и это на всю жизнь оставило шрамы на сердце.
— Спасибо, — сказала Кейт, беря стаканчик с чаем.
Талли улыбнулась и присела рядом. А говорить она начала еще до того, как опустилась на стул.
Скоро они обе уже смеялись. Так обычно и бывает с лучшими подругами.
Так же как матери и сестры, они могут сильно тебя разозлить, заставить плакать, разбить тебе сердце. Но когда тебе плохо, именно они оказываются рядом, и им удается заставить тебя рассмеяться даже в самую трудную минуту.
21
Каким бы ужасным ни был этот год, Кейт отлично понимала: все могло быть еще хуже. Мужчина, которого она привезла с собой из Германии, в первые несколько месяцев лишь отдаленно напоминал ее мужа. Он поправлялся медленно, часто терял терпение и злился на себя, когда не мог подобрать нужное слово или поймать ускользающую мысль. Кейт проводила бесконечные часы в реабилитационном центре, то работая с Джонни и его физиотерапевтом, то ожидая его вместе с Марой в холле.
С того самого момента, как все они вернулись домой, Мара словно почувствовала, что с папой что-то не так, и никакое укачивание уже не могло ее успокоить.
Девочка с криком просыпалась среди ночи и не умолкала, пока Кейт не брала ее в их с Джонни постель. Миссис Муларки не одобряла действия дочери, закатывала глаза, закуривала сигарету и говорила, что Кейт еще сильно об этом пожалеет.
Приближалось Рождество. Кейт трудилась изо всех сил над украшением дома, надеясь, что вид дорогих им всем вещей снова сплотит их, снова сделает счастливой семьей, которой они и были когда-то.
Но во время «часа подружек», потягивая вино и говоря маме и тете Джорджии, что она отлично справляется, Кейт вдруг расплакалась.
Мама взяла ее за руку.
— Все хорошо, дорогая. Давай же, выговорись.
Но Кейт боялась быть откровенной.
— Со мной все хорошо, — сказала она. — Просто год был очень тяжелый.
