Джонни поставил бутылку с пивом на стол, тоже поднялся и сделал шаг в ее сторону.
— Сделай это и за меня, Талли, — попросил он. — Расскажи людям новости про этот мир.
В голосе его звучало столько грусти! Но Талли не могла понять, что именно она слышит — сожаления Джонни о собственной неудавшейся карьере или о неудавшихся отношениях с Талли.
Она улыбнулась и сказала:
— Я так и сделаю.
Недели через две после возвращения Талли из Сиэтла на Нью-Йорк обрушилась снежная буря, парализовавшая бурную жизнь города по крайней мере на несколько часов. Движение транспорта было остановлено, девственно-белый снег лежал на мостовых и тротуарах, а Центральный парк напоминал сказочную страну.
Талли все равно надо было явиться на работу к четырем утра. В своей холодной квартирке в доме без лифта с гремящим радиатором и окнами со стеклами, на которых образовывалась наледь, она надела колготки, черные плотные легинсы, теплые зимние ботинки и два свитера, а поверх всего этого — темно-синюю куртку и синие перчатки — и отправилась сражаться со стихией, склоняясь под порывами ветра. Снег слепил глаза, лип к щекам, но Талли это не могло помешать, главное — успеть на работу.
В вестибюле Талли отряхнула снег с ботинок, перевела дыхание и стала подниматься наверх. Она сразу поняла, что многих сотрудников не было на месте, собралась только основная команда.
Усевшись за стол, Талли принялась работать над репортажем по полученному накануне заданию. Надо было осветить проблему вымирания сов на Северо-Западе. Желая придать истории местный колорит, она решила прочитать все, что сможет найти по теме, — отчеты подкомитета сената, данные экологов, экономическую статистику по вырубке лесов, данные о сроках воспроизводства леса.
— А ты усердно работаешь.
Талли вздрогнула. Чтение так захватило ее, что она не услышала, как в комнату кто-то вошел.
И не просто кто-то.
Эдна Губер, одетая в свой знаменитый брючный костюм из черного габардина, стояла перед столом Талли, чуть выставив вперед одну ногу, и курила сигарету. Внимательные серые глаза пытливо смотрели из-под иссиня-черной косой челки. Эдна была знаменитостью в мире теленовостей, одной из тех, кто зубами прогрыз себе дорогу на самый верх в те времена, когда женщин вообще не пускали на телестудии через парадную дверь, если они не были квалифицированными секретаршами. По слухам, в картотеке нужных людей Эдны — все называли ее просто по имени — были домашние телефоны всех важных и знаменитых личностей — от Фиделя Кастро до Клинта Иствуда. Не существовало такого интервью, которое Эдна не могла бы взять, и такого кабинета, куда она не могла бы зайти, чтоб получить то, что ей нужно.
— Тебе кошка откусила язык? — поинтересовалась она у онемевшей от смущения Талли, выпуская изо рта струйку дыма.
Девушка тут же вскочила на ноги.
— Простите, Эдна. Миз Губер. Мэм.
— Ненавижу, когда меня называют «мэм». Я сразу чувствую себя такой старой. Я кажусь тебе старой?
— Нет, м…
— Хорошо. А как ты сюда попала? Сегодня ведь не ходят автобусы и такси не поймать.
— Я пришла пешком.
— Имя?
— Талли Харт. Таллула.
Глаза Эдны сузились. Она внимательно оглядела Талли с ног до головы.
— Иди за мной.
Развернувшись в сапогах на высоких каблуках на сто восемьдесят градусов, она направилась по коридору к своему кабинету.
Сердце Талли учащенно забилось. Ее никогда не приглашали в этот кабинет, и она ни разу даже не видела сидевшего за столом человека — Маури Штейна, «великого шамана» утренних программ.
Кабинет был огромен, угловые окна от пола до потолка составляли две его стены. Падающий снег делал бело-серые очертания города за окном почти нереальными. Талли на секунду показалось, что она стоит внутри этой снежной сказки.
— Вот эта подойдет, — сказала Эдна, кивком головы указав на Талли.
Маури поднял глаза, мельком взглянул на Талли и кивнул:
— Хорошо.
Эдна вышла из кабинета.
Талли осталась стоять, смущенная. За спиной послышался голос Эдны:
— Что с тобой? Ты в коме?
Талли вышла вслед за ней в коридор.
— У тебя есть ручка и бумага?
— Да.
— Мне не нужны твои ответы. Просто делай, что я говорю, причем быстро.
Талли достала из кармана ручку и взяла с ближайшего стола стопку бумаги.
— Я готова.
— Прежде всего, мне нужен подробный отчет о предстоящих выборах в Никарагуа. Ты знаешь, что там происходит?
— Разумеется, — солгала Талли.
— Я хочу знать все о сандинистах, политике Буша в отношении Никарагуа, блокаде, людях, которые там живут. Я хочу знать, сколько лет было Виолетте Шаморро, когда она потеряла невинность. И даю тебе на все это двенадцать дней.
— Да… — Талли вовремя остановилась и на этот раз не выпалила «мэм».
Эдна остановилась у стола Талли.
— Паспорт есть?
— Да. Мне велено было его сделать, когда взяли на работу.
— Разумеется. Мы вылетаем шестнадцатого. Прежде чем мы отправимся, нам…
— Мы?
— А почему, по-твоему, я вообще с тобой разговариваю? У тебя проблемы?
— Никаких проблем. Спасибо вам. Я действительно…
— Нам надо будет сделать прививки. Добудь здесь доктора, который позаботится о нас и об экипаже. Потом можешь назначать предварительные встречи для интервью. Все поняла? — Эдна посмотрела на часы. — Сейчас час. Доложишь мне обо всем утром в пятницу. Часов, скажем, в пять утра.
— Приступаю к работе. И спасибо вам, Эдна.
— Не благодари меня, Харт. Просто сделай свою работу. И сделай ее лучше, чем сделал бы любой другой.
— Уже делаю.
Талли подошла к своему столу и сняла телефонную трубку. Прежде чем она начала набирать номер, Эдны уже не было.
— Алло, — сонным голосом ответила Кейт.
Талли посмотрела на часы. Девять утра. Значит, в Сиэтле шесть.
— Упс! Я опять забыла про разницу во времени. Извини.
— Твоя крестница не спит. У нее несносный характер. Можно, я перезвоню тебе часа через три?
— Вообще-то я хотела поговорить с Джонни.
— С Джонни?..
В наступившей тишине Талли услышала, как заплакал ребенок.
— Эдна Губер берет меня с собой в Никарагуа. Я хочу задать ему несколько вопросов.
— Подожди секундочку.
Должно быть, Кейт положила трубку рядом с аппаратом. Послышался такой звук, будто кто-то разворачивает вощеную бумагу, какое-то невнятное перешептывание, после этого в трубке раздался голос Джонни:
