— А что это у вас тут как в морге?
Талли направилась к спальне матери и постучала.
— Облачко?
Ответа не последовало. Она постучала снова.
— Облачко, ты в душе? Я захожу.
И открыла дверь.
Она сразу почувствовала запах сигарет и увидела открытое окно. А кровать была пуста.
— Облачко? — Талли вошла в ванную, где все еще стоял влажный пар. Пухлые египетские махровые полотенца валялись на полу. Мокрые полотенца для рук и тряпка для пола были брошены в раковину.
Талли медленно вышла из ванной и оказалась лицом к лицу с Джонни и с камерой.
— Она ушла?
— Полчаса назад, — сказал Джонни. — Я пытался остановить ее. Честно!
Талли поразило, как остро ее пронзило предательство матери. Словно она опять была никому не нужной десятилетней девочкой, брошенной на улице Сиэтла.
Джонни подошел к Талли и обнял ее за плечи. Ей очень хотелось спросить его, почему такое с ней происходит, чем она так плоха, что никто никогда не остается с нею, но слова застревали в горле. Она долго стояла, прижавшись к Джонни, который гладил ее по голове и шептал: «Шшш…», словно она была маленьким ребенком.
Но затем Талли вспомнила, кто она и где находится, и, отстранившись, повернулась к камере.
— Что ж, вот чем все кончилось. Конец фильма. Я закончила, Боб.
Она резко развернулась и прошла в свою спальню. Слышно было, как в душе весело распевает Мара. Слезы щипали глаза, но Талли не дала им пролиться. Она не позволит матери снова себя сломать! Она была полной дурой, когда понадеялась, что на сей раз у их истории будет счастливый конец.
И тут Талли заметила, что на ее прикроватной тумбочке нет украшений.
— Эта сука сперла мои драгоценности!
Закрыв глаза, она присела на край кровати, достала мобильный телефон и набрала номер Кейти. Когда та наконец ответила, Талли, не поздоровавшись, сказала дрожащим голосом:
— Со мной что-то не так, Кейти.
— Она бросила тебя?
— Как подлая воровка темной ночью.
— Таллула Роуз Харт, а теперь послушай меня. Сейчас ты повесишь трубку и двинешься в сторону парома. Дома поговорим. И мою семью прихвати с собой.
— Не обязательно орать. Я и так еду, мы все едем. Но, будь добра, к моему возвращению запасись алкоголем. И я не собираюсь мешать его с соком, который пьют твои дети.
Кейт рассмеялась:
— Сейчас утро, Талли. Я лучше приготовлю завтрак.
— Спасибо, Кейт, — тихо сказала Талли. — Когда-нибудь и я тебе приготовлю.
Подняв голову, Талли увидела перед собой Толстого Боба. Он снимал все это с самого начала. А рядом стоял Джонни.
Но дело было не в красном глазке камеры и не в ее публичном унижении, не это сломало Талли.
Все дело было в Джонни и в том понимающем, сочувственном взгляде, которым он на нее смотрел. И Талли заплакала.
26
Документальный фильм показали две недели спустя, и даже для Кейт, давно привыкшей к впечатляющим успехам подруги, стала неожиданностью столь бурная реакция публики. Средства массовой информации буквально лихорадило. На протяжении многих лет Талли Харт, которую люди видели на экране, казалась им бесстрастной, хладнокровной профессионалкой, которая расследовала истории и талантливо делала репортажи с журналистской отстраненностью.
Теперь же публика узнала, что благополучная и безупречная Талли Харт уязвима и не так уж и счастлива. И в ней вдруг перестали видеть только журналистку и увидели женщину. Чаще всего теперь можно было услышать в ее адрес фразу: «Она такая же, как мы».
До выхода фильма публика уважала и ценила Талли Харт, после его просмотра — обожала и боготворила. За одну неделю ее фотографии украсили обложки ведущих журналов. Фильм и фрагменты из него показывали по всем каналам и включали в различные шоу. Казалось, Америка никак не могла насытиться репортажами и фильмом Талли Харт.
Но пока вся страна смотрела на страдающую Талли Харт и ее встречу с беспутной матерью, Кейт разглядела на пленке кое-что другое, за чем наблюдала с неменьшим вниманием.
Она не могла не заметить, какими глазами Джонни смотрел на Талли, когда выяснилось, что Облачко сбежала, как он подошел к ней, как нежно обнял ее.
И еще был тихий разговор между Джонни и Талли на «Саншайн Фармз». Слов не было слышно, поверх кадра начитали общую информацию о коммуне, но Кейт не могла не думать о том, что же было сказано этими двоими не на камеру.
Она пыталась разгадать язык их жестов, увидеть в нем скрытый смысл, но видела только двух старых друзей, которые работают вместе над эмоциональным документальным фильмом. А сама она была ревнивой женой, которая всегда волнуется по поводу их отношений.
На этом надо было бы поставить точку. И если бы больше ничего не случилось, Кейт подавила бы свою ревность и задвинула бы свои страхи подальше, как делала за долгие годы десятки раз.
Но кое-что случилось.
«Синдиуорлд» — крупнейшая в мире компания, занимающаяся инвестициями, высоко оценила документальный фильм и предложила Талли собственное часовое шоу, которое будет делаться компанией, в которой Таллуле Харт будет принадлежать контрольный пакет.
Это предложение буквально перевернуло весь мир Талли, ведь оно обещало драгоценную возможность быть перед камерой самой собой, показать события да и сам мир через призму собственного восприятия. И никакого больше начала работы в три часа ночи. Едва услышав это предложение, Талли решила, это — именно то, что ей нужно, но все же поставила два условия: во-первых, они должны снимать шоу в Сиэтле. Во-вторых, Джонни Райан будет его продюсером. Разумеется, ни то, ни другое Талли даже не пришло в голову согласовать ни с Джонни, ни с Кейт.
Кейт и Джонни сидели у себя на заднем дворе и болтали за коктейлями в конце долгого дня, когда раздался первый телефонный звонок.
Сначала Джонни рассмеялся над предложением Талли и посоветовал ей найти продюсера, который специализируется на примадоннах.
Но Талли в ответ озвучила сумму гонорара, потрясшую Джонни.
И теперь, два дня спустя, Кейт в гостиной выясняла отношения с Джонни, стараясь говорить потише, потому что дети уже легли спать.
Талли вернулась в Нью-Йорк и теперь, конечно, ждала ответа у телефона, чтобы узнать, удалось ли ей, как всегда, получить намеченное.
— Я не понимаю, почему ты противишься, Кейт, — говорил Джонни, меряя шагами комнату. — Ведь это в корне изменит нашу жизнь.
— А чем тебе не нравится наша жизнь сейчас?
— Ты хоть понимаешь, сколько денег они нам предлагают? Мы сможем выплатить кредит за дом, отправить детей в Гарвард, чтобы выучились на врачей. И я смогу сделать хоть несколько шоу, которые будут по-настоящему интересны. Талли говорит, что я мог бы освещать события в тех местах, где имеются очаги напряженности. Ты понимаешь, что это для меня значит?
