— Ошиблись номером, — нашелся муж, тяжело усаживаясь на стул.
«И все-таки так себя вести нельзя», — подумал полковник. Он
похож на улитку, которая заползает в свою раковину и не хочет ничего видеть. Он
обязан был подумать об этом еще до того, как к нему обратились с подобным
предложением, и сообщить все, что ему известно о совместной работе с Савельевым
и документах, которые они готовили.
Лякутис закрыл глаза. Он хорошо помнил слова Савельева,
произнесенные в дождливый мартовский день, когда на выборах победил «Саюдис».
«Вот теперь, — сказал тогда Савельев, — и начинается наша настоящая работа».
Лякутис не хотел признаваться никому, но основной причиной его выезда из
республики послужила именно эта работа с Савельевым. Остаться в Вильнюсе
означало дать согласие на сотрудничество с новыми властями. А это автоматически
вело к полному развалу всего того, что они сделали с Савельевым, и, более того,
к полной ломке многих человеческих судеб.
Как профессионал он понимал ответственность такого шага. Не
говоря уже о том, что другие спецслужбы, продолжавшие действовать в рамках
своих задач и даже усилившие эту деятельность в Литве после обретения ею
независимости, никак не позволили бы ему развалить все то, что создавалось
десятилетиями.
Лякутис всегда принимал решения быстро, не теряя времени на
раздумья. Так же он поступил и сейчас. Часы показывали половину первого, когда
он вытащил из кармана своего пиджака записную книжку и нашел телефон Алексеева.
Он посмотрел на часы и, чуть поколебавшись, все-таки набрал номер.
— Слушаю вас, — послышался знакомый голос.
— Николай, это я, извини, что так поздно, — сказал Лякутис.
Когда он волновался, его прибалтийский акцент становился особенно заметен.
— Что случилось? — удивился Алексеев, зная, как пунктуальный
Лякутис всегда строго придерживался негласных правил и не позволял себе по
пустякам беспокоить человека.
— У меня к тебе очень важное дело, — признался Лякутис, —
завтра нам нужно встретиться.
— Хорошо. А что произошло?
— Ничего страшного. Я звоню по личному вопросу. Просто мне
нужно с тобой увидеться и переговорить.
Лякутис не стал рассказывать, что его спрашивали про
Савельева. Они были знакомы с Алексеевым вот уже пятнадцать лет, еще с тех пор,
когда проводили совместную операцию против шведского дипломата в Москве. Но
даже его Лякутис никогда не посвящал в свои дела. Порвавший с родиной, ставший
изгоем, он сохранял трогательную верность своему народу, считая, что любая
подобная информация могла бы повредить прежде всего людям, оставшимся в Литве.
А если кто-то из них и проявит слабость, то это уже его личная слабость и его
личная беда, считал Лякутис.
Алексеев работал в ФСБ, сумев остаться в контрразведке
благодаря тому, что в начале девяностых был брошен на борьбу с экономическими
преступлениями и не попал под знаменитые «бакатинские чистки», когда профессионалов
тысячами увольняли из органов.
— Я все понял, — сказал Алексеев. — Давай завтра в десять. Я
буду ждать тебя на работе. Устраивает тебя такой вариант?
— Да, конечно. Спасибо тебе, Николай.
— Не за что. Наверное, и я немного виноват. Давно нам с тобой
следовало поговорить, определиться. Вечно ты один воюешь со своими проблемами.
А я тоже хорош, совсем о тебе забыл. В общем, завтра я тебя жду, — твердо
сказал Алексеев.
Они попрощались, и Лякутис положил трубку. Правильно ли он
сделал, позвонив Алексееву? Впервые в жизни Лякутис почувствовал себя немного
изменником родины. Но не той, что его приютила и где он теперь находился, а
единственно настоящей, где он вырос, слушая материнские песни над колыбелью и
впитывая звуки и краски родного края.
Его убили утром, когда он выходил из подъезда. Неизвестный
снайпер аккуратно прострелил его голову. За мгновение до смерти Лякутис еще
раздумывал, что именно он скажет Алексееву во время встречи. После выстрела он
уже ничего не мог сказать.
Глава 4
— Если я не ошибаюсь, у вас в республике недавно прошли
парламентские выборы, — холодно отреагировал Дронго на слова Стасюлявичюса, —
значит, убитый был из прежнего состава правительства.
— Именно поэтому мы и приехали к вам, — улыбнулся
заместитель министра иностранных дел.
— Я вас слушаю, господа. — У Дронго окончательно испортилось
настроение.
Он уже понял, что речь идет о политике, в которую он избегал
вмешиваться, предпочитая расследование чисто уголовных преступлений. Однако в
последние годы политика все чаще и чаще сама вторгалась в его деятельность.
Гости переглянулись, словно окончательно решая для себя,
стоит ли рассказывать этому непредсказуемому человеку о всех перипетиях их
сложного дела. Стасюлявичюс откашлялся и наконец решился:
— Собственно, речь идет не только об этом убийстве, но и о
нашем правительстве…
— Я не совсем вас понял, — усмехнулся Дронго. — Давайте
договоримся, господин Стасюлявичюс, не говорить полунамеками. Вы рассказываете
мне суть дела, а я решаю, стоит ли за него браться. Разумеется, все сказанное
вами останется только в этой комнате. Заранее предупреждаю, я не берусь за
дела, связанные с компрометацией политических соперников или с чем-то подобным.
— Нет-нет, — сразу сказал Стасюлявичюс, — мы приехали не за
этим. Мы оба представляем партию, победившую на выборах в парламент. Речь идет
скорее о членах нашей партии. Хотя не только о них.
— Я думаю, вам уже пора изложить суть дела, — напомнил
Дронго, — пока мы топчемся на месте.
Стасюлявичюс посмотрел на своего напарника, словно
предоставляя ему слово.
— Речь идет о нашем архиве, вывезенном из Литвы и не
попавшем в Москву, — заявил более прямолинейный Хургинас. — Мы до сих пор не
знаем, где он находится.
— Архив местного КГБ? — уточнил нахмурившийся Дронго.
— Да. Москва доказывала, что оставила архивы местной
агентуры, но мы проверили и выяснили, что большая часть агентурных материалов
отсутствует. В том числе и списки особо важных агентов. — Хургинас говорил
по-русски гораздо хуже своего напарника. И с сильным акцентом.
— А почему вы заинтересовались своим бывшим архивом только
сейчас? — спросил Дронго. — Или смерть вашего коллеги как-то с этим связана?
— Вы все поняли правильно, — кивнул Стасюлявичюс. — Нашим
друзьям удалось выяснить, что мой убитый коллега раньше работал на КГБ, служил
у них информатором. И многие из нас считают, что его убрали из-за того, что он
отказался продолжать сотрудничество.
— А как вам удалось выяснить, что он раньше работал на КГБ?
— Поэтому мы и приехали к вам, — сказал Стасюлявичюс. — Наши
друзья купили материалы на моего бывшего коллегу сразу после его смерти. Но
самое страшное с ним уже произошло. Нас волнует сейчас совсем другое. Могут
всплыть негативные факты и о нашем национальном движении. Вскроются имена новых
агентов КГБ и людей влияния. Нельзя допустить, чтобы у народа окончательно
подорвалась вера в наши национальные идеалы. И поэтому нам нужен архив. Или
хотя бы его копия. Мы должны знать, кого и в чем могут обвинить, чтобы
предотвратить последствия гораздо худшие по своим масштабам, чем те, что уже
имели место раньше, когда мы опубликовали часть архивов местного КГБ, которые
не успели вывезти из республики. Или, наоборот, специально подбросили нам,
чтобы мы их опубликовали.
