— Как фамилия этого толстяка? — зло спросил Савельев.
— Кажется, Бовин, — ответил Лозинский,
журналист-международник.
— Они и развалили нашу страну, — нервно сказал Потапчук, —
такие, как они.
— Это не пресс-конференция, а настоящее представление, —
подвел итог Савельев. — Если они так будут мямлить, уже через пару месяцев их
скинут.
— Там просто нет лидера, человека, который мог бы заменить
Горбачева. Им нужно было позвать в свою компанию Ельцина. Он единственный
мужчина среди этих дохлятиков, — вставил Семенов.
— В любом случае сегодня вечером мы уезжаем, — подсел итог
Савельев, — но сначала я позвоню в Москву и узнаю, что нам делать дальше.
Все молча поддержали его решение. Савельев поднял трубку,
набрал известный ему телефон Лякутиса.
— Вы уже слышали? — спросил он вместо приветствия.
— Да, конечно. У нас все об этом говорят. Ожидается, что с
минуты на минуту нас соберут. У меня есть сведения, что Ландсбергис готов
покинуть страну. Решается вопрос о создании правительства в изгнании.
— На Магадане? — грубо пошутил Савельев.
— Что вы сказали? — вежливо переспросил Лякутис.
Но Савельев не собирался отступать.
— На Магадане, — повторил он, — они там создадут свое
правительство, в полном составе.
— У вас есть ко мне какое-нибудь дело? — спросил Лякутис
ровным голосом.
Он не хотел начинать разборок и выяснений. Его сильно задела
фраза Савельева о Магадане. Он абсолютно не разделял идей Ландсбергиса и, более
того, считал их вредными для собственного народа. Он всегда выступал за
развитие Литвы в составе Советского Союза, но слова прибывшего из Москвы
офицера КГБ о Магадане для национального правительства Литвы ему показались
обидными. Как литовец он любил свою маленькую страну, но расходился с националистами
в вопросе о дальнейшем пути ее развития.
Савельев понял, что несколько перегнул палку. Он умел
чувствовать настроение собеседника.
— Кажется, я не совсем удачно пошутил, — в виде извинения
примирительным тоном заявил он. — Мне нужен срочный разговор с Москвой.
— Я его для вас закажу по внутреннему телефону, — пообещал
Лякутис. — У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы?
— Больше ничего. Я хотел еще раз вас поблагодарить и
попрощаться. Сегодня мы выезжаем в Москву. Думаю, теперь у нас прибавится
работы и документы можно будет сдать в архив.
— До свидания, — сухо попрощался Лякутис и положил трубку.
«Они все ненадежные сотрудники, эти прибалты, — подумал про
себя Савельев, — им нельзя особенно доверять. Хорошо, что в нашу задачу лишних
людей не посвящали. Это правильное решение — не контактировать с местными
сотрудниками госбезопасности. Половина из них находилась под влиянием местных
националистов, а вторая половина занимала нейтральную и выжидательную позицию.
Даже самые верные из них, такие, как Лякутис, и то обижаются при напоминании о
Магадане.
Наверное, у представителей маленьких наций своя собственная
утрированная гордость».
— Упаковывайте чемоданы, — приказал Савельев, — сейчас я
поговорю с Сарычевым и узнаю его мнение о случившемся. Может, нам еще придется
выполнять какие-нибудь другие задачи.
Через пять минут ему дали разговор с Москвой. Местные
телефонисты, уже знавшие о случившемся в Москве, почти сразу отреагировали на
заказ по междугородному телефону, переданный по внутреннему коммутатору из
местного КГБ.
— Слушаю вас, — раздался знакомый голос Сарычева.
— Это я, — торопливо сказал Савельев. — Что нам делать?
— У вас работает шифратор на телефоне? — вместо ответа
спросил Сарычев.
— Конечно. Я его уже включил. Здесь нельзя никому доверять.
— Вы уже слышали о создании ГКЧП?
— Да. Ельцина арестовали?
— Это не наше с вами дело, полковник, — строго оборвал
Сарычев. — Вам поручена работа в Литве, и вы обязаны заниматься своими вопросами.
Что вы намерены предпринять?
— Мы закончили свою работу и готовы выехать. Можете доложить
о том, что сегодня мы выезжаем в Москву.
— Сегодня не нужно. У нас скопилось слишком много дел и без
ваших документов. А вы ждите в Вильнюсе условного сигнала. У нас не так много
людей.
Возможно, вам придется временно возглавить местную службу
госбезопасности, до прибытия туда оперативной группы из Москвы. Они все там у
вас совершенно распустились. Будьте готовы к осложнениям.
— Я все понял. Ждать ваших дальнейших указаний, —
по-военному четко ответил Савельев и, все-таки не удержавшись, спросил:
— Значит, у вас все в порядке?
— Пока не совсем, — признался Сарычев, — на улицах появились
какие-то студенты, у Белого дома собираются толпы людей. Мы пытаемся контролировать
ситуацию, но военные ненадежны. Они уже ни на что не способны.
— Понятно, — вздохнул Савельев.
— Ждите наших указаний, — повторил Сарычев, завершая
разговор.
Савельев положил трубку и посмотрел на своих сотрудников.
— Он возражает против нашего возвращения. Они там считают,
что нам придется работать здесь с местными кадрами.
— Прибалтийское радио передает, что Ельцин выступил с
обращением к народу, — вдруг сказал Потапчук, слушавший радио, — он заявил, что
все действия ГКЧП незаконны, и требует возвращения Горбачева. Говорит, что
руководство России выступает против ГКЧП.
— Его арестуют уже сегодня вечером, — отмахнулся Савельев, —
его и всех остальных. Это уже несущественно.
— Что-то мне не нравится этот переворот, — заметил Семенов,
— в других странах к этому времени уже контролировали бы и телевидение, и
радио, и газеты.
А у нас обычный бардак.
— Просто пока не развернулись, — на всякий случай успокоил
себя и своих сотрудников Савельев.
День прошел в томительном ожидании. К вечеру стало ясно, что
введение чрезвычайного положения провалилось. У здания Белого дома собрались
митингующие, выступавшие в защиту Ельцина и Горбачева. Все настойчивее
раздавались требования об освобождении первого президента страны.
— Они проваливают операцию, — сказал в ночь на двадцатое
Савельев. — На всякий случай нам нужно подготовить все документы к отправке в
Москву.
Глава 29
Когда крупье перевернул его карту, оказавшуюся пятеркой, все
вокруг выдохнули воздух, громко обсуждая случившееся. Дронго почувствовал, как
Савельев повернул голову и заметил его. Именно заметил, хотя быстро отвел
глаза. Взгляд не задержался на нем больше чем на одно мгновение, но и этого
было достаточно, чтобы почувствовать его интерес.
