На Маркиза возлагались особые надежды по дальнейшему
функционированию местной агентуры КГБ. Из-за конспирации Савельев не имел права
встречаться с агентом в Литве, и для этой цели полковник прилетел на один день
в нейтральную Ригу, откуда поздно ночью собирался вернуться в Вильнюс на
автобусе, чтобы уже в понедельник отправиться с готовыми материалами в Москву.
Внедренный в руководство «Саюдиса» еще на первом этапе его зарождения, Маркиз
входил в высшее руководство организации, столь активно выступающей против
Москвы.
Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Практически по
всей территории Советского Союза оппозиционные Коммунистической партии народные
фронты формировались под неусыпным наблюдением всевидящего ока КГБ СССР.
Тогда еще никто не подозревал, что искусственно создаваемые
партии и блоки вскоре возглавят национальные движения в своих республиках, а
бывшие агенты КГБ окажутся просто вынужденными встать во главе этих процессов,
не в силах остановить или повернуть их обратно. Первоначально в руководство
оппозиционных народных фронтов подбирались либеральная интеллигенция, густо
нашпигованная агентами КГБ, и местные националисты-истерики, уже давно
находившиеся под плотным контролем контрразведки. Но в силу общего развала
процесс пошел совсем в другую сторону. И хотя в самом «Саюдисе» больше половины
его руководства так или иначе находилось в связи с агентурой КГБ, тем не менее
именно эта организация возглавила национальное движение народа за
независимость.
Выстраданная народом свобода не подчинялась воле нескольких
человек, пусть даже очень авторитетных и признанных в республике.
Маркиз, красивый, холеный мужчина лет сорока пяти, в свое
время вместе с семьей был выслан в Сибирь, где его завербовал КГБ еще в совсем
молодые годы.
Теперь, ожидая визита полковника, он нервно курил, сминая
уже пятую сигарету.
— Добрый вечер, — поздоровался полковник, войдя комнату.
Маркиз быстро поднялся, кивнул. Агенты обычно за руку с
офицерами КГБ не здоровались. Сказывалась определенная дистанция в общении.
— Когда вы прилетели из Вильнюса? — поинтересовался
Савельев, усаживаясь за столик.
— Вчера вечером. Обычно я останавливаюсь в этом отеле. —
По-русски Маркиз изъяснялся с легким акцентом, несмотря на годы, прожитые в
России.
— Я знаю, — кивнул Савельев. — Мы считали целесообразным
встретиться именно здесь, чтобы не подвергать вас ненужному риску. Сейчас в
самом Вильнюсе достаточно неспокойно.
Маркиз достал очередную сигарету.
— Я об этом хотел с вами поговорить. В ближайшее время
руководство «Саюдиса» планирует проведение широкомасштабных акций протеста. Они
не пойдут на подписание союзного договора ни при каких вариантах. Этого не
будет никогда.
Литва откажется подписать такие документы.
Оба собеседника знали, что девятнадцатого августа в
Ново-Огареве намечено подписание Союзного договора, юридически закрепляющего новое
положение республик. И если для одних это была необходимая формальность, то для
других — почти революционный шаг вперед. Но только не для Литвы, уже год назад
провозгласившей свою формальную независимость от Советского Союза.
— Может, стоит поговорить с другими деятелями «Саюдиса», —
предложил Савельев, — постараться убедить их в целесообразности такого шага?
— Нет, — возразил Маркиз, — это очень серьезно, и они
никогда не согласятся. Договор наша республика не подпишет.
— Но это донкихотство, — поморщился Савельев, — вы же
понимаете, чем все это может кончиться. Танки и спецподразделения снова войдут
в Вильнюс, только на этот раз более основательно. И просто сметут весь
«Саюдис».
— Вполне вероятно, — согласился Маркиз, — но есть идеалы,
которыми наша республика не станет торговать. Это принципы независимости и
суверенитета. Мы не подпишем Союзный договор.
— Вы хотя бы не употребляйте слова «мы», — разозлился
Савельев, — я ведь говорил вам, что три четверти «Саюдиса» состоят из наших
агентов.
Он специально завышал эту цифру в несколько раз, морально
уничтожая своего собеседника. Но тот остался внешне невозмутим, только достал
еще одну сигарету.
— Говорили, — согласился Маркиз, — но оставшаяся четверть
готова бороться за права Литвы. Даже если все руководство «Саюдиса» окажется
состоящим из ваших осведомителей, все равно ничего не выйдет. Народ просто не
поддержит такой вариант Союзного договора. Мы будем настаивать на полной и
безусловной независимости.
— Мне иногда кажется, будто вы сознательно загоняете
ситуацию в тупик.
Хотите выглядеть новыми мучениками? Только ничего у вас не
выйдет. Сейчас есть много методов по устранению политических противников.
Дискредитация не самый чистый способ, но всегда очень действенный. Вы об этом
не думали?
— Вы ничего не добьетесь, — твердо ответил Маркиз, — я
повторяю еще раз.
Дело не в одном человеке, даже не в нескольких политиках. Мы
не подпишем Союзный договор, это абсолютно категорично.
— Мне так и передать в Москву? — невесело спросил полковник.
— Так и передайте, — кивнул Маркиз. — Кроме того, у нас есть
сведения, полученные из государственного департамента США. В частной беседе
один из их высокопоставленных сотрудников высказал мнение, что в ближайшие
несколько дней в руководстве Советского Союза могут произойти крупные
изменения. Горбачев, видимо, снова поменяет свою команду и введет в состав
руководства новых людей.
Савельев посмотрел на часы. Половина девятого. А вдруг
действительно в Москве достаточно скоро произойдут какие-то изменения? Ему откровенно
намекали на это, когда он выезжал в свою затянувшуюся командировку в
Прибалтику. Все может быть…
— Давайте обсудим варианты нашей дальнейшей работы, — резко
сменил тему разговора Савельев…
Возвращаясь из Риги в Вильнюс ночным автобусом, он долго
глядел в окно, словно пытаясь там что-то увидеть. Наступило восемнадцатое
августа тысяча девятьсот девяносто первого года. Он так и не смог уснуть в
полупустом салоне автобуса.
В Москве в эту ночь многие руководители огромной державы
также не спали.
Нужно принимать решение, право выбора оставалось за каждым
из них. Нервничал Крючков, колебался Язов, сомневался Лукьянов, все еще
надеялся на лучшее Янаев, просчитывал возможные варианты Павлов. Каждый
понимал, что следующий день — девятнадцатое августа — может стать или самым
позорным днем в их личной биографии, или, наоборот, самым удачным днем в
истории их страны.
Удачных мятежей не бывает — каждый из них был знаком с этой
аксиомой. В случае успеха мятежи называются по-другому. Но каждый знал, что с
момента выступления они отрезают себе все пути назад. А в Форосе спокойно спал
человек, мнение которого в этой стране пока еще значило многое. Он не
подозревал, что наступает последний день его правления. Даже потерпевшие
неудачу заговорщики не будут выглядеть столь жалко и смешно, как первый
президент огромной страны. С этого момента он станет просто бессильным и
безвластным, и формальный срок его царствования закончится в декабре этого года
уже удавшимся мятежом трех его вассалов, который назовут совсем по-другому.
