— Странный вы человек, — покачал головой Потапчук, — можно
подумать, вы никогда не стреляли и на вашей совести нет убитых людей.
Согласитесь, это не так.
— Стрелял, — серьезно согласился Дронго, — но только в
исключительных случаях. Я все время об этом вам говорю. У вас убийство стало
второй привычкой.
Только не нужно сразу на меня обижаться и отворачиваться к
окну. Вы просто привыкли решать все свои проблемы с помощью оружия. Это ведь
ваша группа перебила литовских пограничников летом девяносто первого года.
Какая возникла необходимость в столь страшных действиях? Или тоже была война?
Или вы получили приказ? Ничего подобного. Я примерно могу сказать, как это
произошло. Вас, очевидно, задержали и попытались проверить, что вы везете. В
ответ вы открыли огонь. У вас в группе находились два «ликвидатора», а такие
люди не умеют договариваться. Поэтому вы просто перебили всю заставу. Два
«ликвидатора» и еще два подготовленных офицера КГБ против шести-семи плохо
обученных энтузиастов-пограничников. Если бы даже их было вдвое больше, то и
тогда у них не оставалось бы никаких шансов выстоять. Все равно что
легковооруженные пехотинцы против двух танков. И вы еще говорите мне об
ответственности!
— С вами невозможно спорить, — нахмурился Потапчук. — Они,
между прочим, были не дети и тоже стреляли. И, кстати, убили двух наших
водителей.
— Которые наверняка случайно попали под их пули, — кивнул
Дронго, — и чьи трупы вы потом так блистательно использовали, выдав их за
убитых Семенова и Савельева. Правильно?
Потапчук молчал.
— Вы не ответили на мой вопрос, — заметил Дронго.
— Идите к черту! — грубо огрызнулся Потапчук.
— Дискуссия завершилась к обоюдному согласию сторон, —
прокомментировал Дронго. — Только учтите, Потапчук, в этом деле вам свое
пристрастие к оружию придется немного попридержать. Сначала мы начнем
разговаривать с нужными нам людьми, потом снова разговаривать и наконец
договариваться. А про стрельбу забудьте. Она нам не понадобится.
Потапчук удивленно посмотрел на него. Потом вдруг улыбнулся
и спросил:
— А вы сами, видимо, никогда в КГБ не работали?
— Я аналитик и сотрудничал с КГБ и с ООН, — признался
Дронго, — но непосредственно офицером никогда не был и на службе в КГБ не
состоял. А почему вы спрашиваете?
— Наверное, вы большой профессионал в своем деле, — криво
улыбаясь, сказал Потапчук, — я даже думаю, вы действительно лучший аналитик в
нашем деле. Но в моем деле вы ни черта не смыслите. Вы действительно думаете,
что можно убивать только с помощью оружия, когда держишь в руках снайперскую
винтовку последнего образца?
Дронго посмотрел на его руки. Толстые, узловатые пальцы
профессионального убийцы казались не менее страшным оружием. Он очень серьезно
кивнул головой и сказал:
— Я понимаю, Потапчук. Кажется, я действительно выразился не
совсем удачно. Ведь вам, чтобы убить человека, совсем необязательно стрелять.
— Вот именно, — проскрипел Потапчук, — нас учили убивать
сотней разных способов. Мы просто орудия убийствa, а как именно убить —
способов существует много, очень много. И среди них есть такие, которые не
сумеет понять или раскрыть ни один следователь.
— Вы специально меня запугиваете, чтобы я пожалел о нашей
совместной поездке? — усмехнулся Дронго. — Ничего не выйдет, Потапчук.
Во-первых, вы всегда будете отставать от меня в своем мышлении ровно на два-три
хода.
Во-вторых, вы меня никогда не тронете, наоборот, будете
охранять. Даже когда мы найдем Савельева и документы. Ведь их еще нужно
продать, а как поведут себя ваши коллеги, неизвестно. Уже по вашему разговору я
понял: вы не очень боитесь Семенова, хотя опасения есть. Но вот Савельева и
Игната Савельева вы действительно боитесь. И готовы терпеть мое присутствие,
потому что подсознательно чувствуете: только я могу сыграть с ними на равных.
— И откуда вы только все знаете? — пробормотал Потапчук. —
Наверное, у вас голова все время болит. Нельзя быть слишком умным.
Обменявшись подобного рода любезностями, они надолго
замолчали и оживились, лишь когда поезд подошел к станции небольшого городка
Луккенвальд, где в настоящее время проживал двоюродный брат Игната Савельева.
Адрес дома они помнили. Но, сидя в такси, чувствовали себя
несколько напряженно, памятуя об убийствах, с которыми столкнулись во время
поисков.
Теперь они, возможно, узнают все об исчезнувшем Игнате
Савельеве и его документах, постараются понять, кому понадобилось убийство
литовского дипломата в Вильнюсе, бывшего полковника-КГБ Литвы в Москве. И
наконец, кто мог убить Лозинского и зачем его пытали перед смертью.
— Никогда не волновался, — признался Потапчук, — а сейчас
волнуюсь. Боюсь, опять опоздаем.
— Кажется, теперь вы излишне пессимистичны, — заметил
Дронго, — надеюсь, с этим Савельевым ничего страшного не случится.
— Вы не знали Игната, — вдруг сказал Потапчук, — а я его
знал. Это самый настоящий иезуит, поэтому он и заслужил такую кличку. Хитрый,
умный, коварный.
Когда девятнадцатого числа мы готовились везти документы и
услышали про ГКЧП, у нас был самый настоящий праздник. Мы решили: теперь все,
баста. Наконец восстановится порядок. А вместо этого двадцатого сообщают, что
Ельцин на танке перед Белым домом выступает. Уже тогда Савельев предсказал, что
это добром не кончится. И верно, уже двадцать первого все в тартарары полетело.
И Крючкова арестовали. Как только об этом сообщили, мы сразу сообразили, что
первым делом всю нашу группу валить начнут. Это и Савельев понял. Первым среди
нас всех. И уже тогда решил не возвращаться в Москву. Мы думали, они с
Семеновым просто боятся. Это я, дурак, потом смекнул, что они сразу же
собрались, забрав документы, на Запад сбежать и там эти самые документики
выгодно продать. И свою смерть придумали. — Он вздохнул. — И меня подставили. Я
даже подумать не мог, что он сделает.
Автомобиль подъехал к двухэтажному дому, и водитель, показав
на него, сказал что-то по-немецки.
— Говорит, что приехали, — перевел Потапчук.
Дронго достал деньги, расплатился. Спросил, выходя из
машины:
— Вы так хорошо знаете немецкий?
— Приходилось учиться, — мрачно ответил Потапчук, вылезая из
автомобиля следом.
Двухэтажный дом стоял несколько в стороне, словно
построенный не по генеральному проекту застройки города, а перенесенный сюда
неведомой силой.
Потапчук подошел к дверям, оглянулся и позвонил.
Прислушался. Тишина. Он нахмурился и позвонил более настойчиво. Через несколько
секунд послышались шаги. Дверь открылась. На пороге стоял незнакомец в
спортивной форме. Ему можно было дать и сорок пять, и пятьдесят пять, и даже
шестьдесят. Подтянутый, достаточно стройный, волосы лишь слегка тронуты
сединой. Хмуро прищуриваясь, он смотрел на незваных гостей. И вдруг сказал
по-русски, словно они находились где-то в маленьком провинциальном городке
России:
