– Но ведь и подводят же! Со мной как раз тот случай.
– Может, тебе поговорить с ним, Артур? Объясниться? Честно и откровенно.
– Я пытался… И намерен сделать это еще раз, но сначала я хотел объясниться с тобой. Ты-то мне способна поверить? Несмотря на все чеховские аллюзии? Потому что если ты не можешь поверить мне, зачем мне доверие твоего отца?
Василиса задумалась.
– Честно говоря…
Шкиль замер. Момент был серьезный.
– Да, – сказала Василиса. – Да, я верю. Но…
– Это вечное «но» русской женщины! Но я другому отдана… Смешно!
– Никому я не отдана, что за глупости! Я девушка своевольная. Я хотела сказать, что в отличие от меня отца переубедить не так просто. Ему нужны доказательства и аргументы. У тебя они есть?
– Аргументы?.. Иди сюда.
– Зачем?
– Да не бойся, приставать к тебе я не собираюсь. Не в парикмахерской. И не в ресторане.
– Надеюсь.
Василиса подошла к Шкилю, который сидел на подоконнике.
– Посмотри во двор.
– И что там?
Ване наскучило париться в шезлонге, и теперь он азартно лупил боксерский мешок, висевший на одной из яблонь. Причем делал это и с душой, и с умением. Струйки пота, катившиеся по его груди и спине, так и сверкали под лучами солнца.
– Экое сильное животное, – невольно воскликнула Василиса. – Кстати, что это за вьюнош? Неужели ты…
– Господи, и ты туда же! Да не стал я голубым, не стал! Ты посмотри на него повнимательнее… Ничего не находишь?
Запыхавшийся Ваня решил в это время передохнуть и стоял теперь неподвижно, тяжело и ритмично дыша. Он показался Шкилю в этот момент настолько похожим на старого Туза, что он не выдержал и еще раз спросил Василису:
– Неужели ты ничего не видишь?
– Он на кого-то ужасно похож, – тихо и задумчиво призналась она.
– Голос крови брата твоего вопиет… – монотонно, голосом усталого проповедника сказал Шкиль.
Василиса на секунду замерла. Потом резко повернулась к нему.
– Ты хочешь сказать, что он…
– Твой брат. По отцу.
– Ты уверен?
– Посмотри на него.
Василиса не сразу, но заставила себя разглядывать Ванюшу. А тот, передохнув, принялся осыпать мешок градом ударов, издавая при этом гортанные, свирепые вскрики. Выглядел он весьма устрашающе.
Василиса отошла от окна. Видимо, вид Ванюши действовал на нее угнетающе.
– Где ты его нашел?
– Представь себе – в кутузке.
– Неплохо. И чем же он увлекается – разбоем или рэкетом?
– Зачем же так сразу, – с легкой укоризной сказал Шкиль. – Тем более про брата своего? Он попал туда случайно – драка на улице. Но ситуация неприятная. При желании его можно и засудить… Мне пришлось его вытаскивать оттуда.
– С чего это вдруг? Или с него есть что взять? Ведь адвокат Шкиль по пустякам не работает!
– Если ты почему-то хочешь задеть меня – зря стараешься. А вытащил я его потому, что он твой брат. А значит, судьба его мне небезразлична.
– Ну, допустим, допустим, что ты такой благородный! Но почему ты уверен, что отец…
– Потому что есть доказательства. Потому что в милиции мне рассказали кое-что о той жизни твоего отца, которую он вел, когда ты была маленькой девочкой…
– А мама? Мама была еще жива?
Шкиль чуть помедлил, понимая, как важно ей то, что он скажет. Прокурор Туз даже не подозревал, как многое сейчас решается в его судьбе. Если Василиса узнает, что он изменял ее матери, когда та еще была жива!.. У Шкиля был выбор. В конце концов, он мог сказать, что не знает точно. Но он знал правило: если ты решил играть в доброе дело, не виляй на полпути, толку не будет. И он сказал честно:
– Нет, мне сказали, что это было после ее смерти.
– Интересно, кто она была?
– Кто она?
– Мать этого самого братца.
– Еще более интересно другое – ты ее знаешь.
– Я?
– Помнишь вашу учительницу химии по фамилии Перепелица?
– Перепелица? Оксана Федоровна? Ты хочешь сказать, что отец и Оксаночка… Мы в школе звали ее Оксаночка… Она могла расплакаться на уроке, когда пацаны хулиганили…
Шкиль вышел на кухню, налил в стакан холодной минералки и дал его Василисе. Она благодарно кивнула.
– И что теперь? – спросила она, приложив холодный стакан к щеке. – Зачем он приехал? Чего он хочет? От отца?
– Насколько я могу судить, для начала он хочет узнать точно, кто его отец, а потом посмотреть ему в глаза… И уже потом все остальное. Кстати, о твоем существовании он не знает. То есть он допускает, что у отца могут быть другие дети, но кто и сколько, ему не известно.
– Бедный папа… Зачем он это сделал?
– Из-за тебя.
– Из-за меня?
– Он решил, что если он приведет в ваш дом мачеху, для тебя это будет слишком сильным ударом.
– Господи, но почему?
– Так ему казалось.
– Выходит, это я во всем виновата?
«Ну вот, – подумал Шкиль, – еще не хватало, чтобы она по российской привычке взвалила чужую вину на себя, начала каяться и омывать покаянными слезами ноги Тузу! Нам такие повороты сюжета совсем ни к чему. Нам нужны другие повороты».
– В чем, в чем ты виновата? В том, что любила свою мать? А вот твой отец… Он мог бы вести себя иначе, зная, что у него есть сын!
– А он знал? Он что – точно знал?
– Мне не хочется погружаться в пучины его души, теперь он все сам может тебе объяснить. Но если тебе интересно знать мое мнение… Он боялся узнать все до конца. Он посылал им деньги, но убеждал себя, что просто помогает женщине, которую по-прежнему любит, и только… Вел себя как ребенок, который делает вид, что ничего не произошло и что мамина ваза, которую он разбил, по-прежнему цела, хотя сам собирал и прятал осколки.
– Это ты так думаешь. А я уверена, если бы он знал наверняка, все сложилось бы иначе. Мой бедный папа!
– Прости, но Оксаночке в жизни досталось поболее… Жить на учительские гроши, убеждать сына, что отца у него нет. Видеть, что поддержать сына в этой жизни некому, что он обречен на бедность и прозябание… И знать, что отец его достаточно большой человек и мог бы сделать для него многое.
– Но почему она сама не обратилась к нему?
– Потому что она – Оксаночка! Мало того – Перепелица! Потому что такие, как она, могут только ждать и верить, что когда-нибудь… А еще они могут страдать.
– О Господи, что будет с отцом, когда он узнает!
