— Так лики-то спас ты с болезным нашим?
— Не помню я… Каждый раз дохожу до этого места и просыпаюсь…
— Ох, не к добру твой сон, Мирослав! — воскликнула Марья Тимофеевна, инстинктивно живот руками оградив. — Поберег бы ты себя, родненький…
— Да что мне сделается? — отмахнулся Мирослав и прислушался к стонам Алексеева за перегородкой. — А Олександра-войника в больницу ноне свезу в Калугу, а то не ровен час до весны не доживет, — добавил он.
— Дело божеское, свези, Мирослав, а я вам в дорожку пирогов напеку, — перекрестилась матушка и принялась заводить тесто в дежке.
* * *
К бывшему зданию райкома КПСС, а ныне резиденции администрации, подъехал на своем «мерсе» юный заместитель главы. Снаружи по промерзшей улице гуляла поземка, а в машине уютно, тепло, из колонок лилась музыка «Роллинг стоунз». Юный зам закрыл глаза и сладко потянулся на сиденье.
В окно автомобиля постучал высокий мужчина в облезлом китайском пуховике.
— На улице прием народонаселения не веду! — раздраженно распахнул дверь юный зам.
— Я нэ народонасэлэния, Лэонид Гхригорович! — бесцеремонно опустившись на сиденье рядом с ним, жестко отрезал мужчина с западноукраинским выговором. — Знову синоптики набрэхалы з погодой? — спросил он.
Юный зам вздрогнул и, оглянувшись по сторонам, будто в машине кто-то мог его услышать, пробормотал:
— У природы не бывает плохой погоды — бывает плохая одежда…
— Правильно, — сказал мужчина по-русски, кинув на юного зама насмешливый взгляд жестких карих глаз.
— Пройдемте в мой кабинет, простите, не знаю, как вас звать? — покраснев, заторопился юный зам.
Мужчина покачал головой и опять перешел на украинский:
— Гнатом клычут, Лэонид Гхригорович. Мэни ще трэба на твоем рынку кавказцам-оптовикам украинскэ сало всучыть и на одеський пойизд нэ запизнитысь. А размова у нас будэ коротка. Приказ з Цэнтру пэрэдам, и у ризни стороны, як тараканы.
— Какой приказ? — почувствовав под ребрами неприятный холодок, спросил юный зам.
— Вид Цэнтру «Феникс», який колысь тоби подарував мясокомбинат та цэмэнтный завод, чув про цэ? — насмешливо спросил Гнат.
— Чув, — кивнул юный зам. — Я так, для проверки. Разговор и в самом деле занял не более пяти минут. Перед тем как покинуть уютный салон «Мерседеса», Гнат протянул юному заму пластиковый пакет.
— Тут дэсять кускив «зелени» и югославски машинки. Працюваты треба сёгодни ночью, потим трэба обовъязково залишыты йих на мисци, вразумив приказ, Лэонид Гхригорович?
— Вразумив, — хмуро кивнул тот и с мольбой посмотрел на украинца. — А может, вы сами, а?.. Сверху столько же кину, а?
— Ни, ни! — покачал головой Гнат. — Цэ справа — москальска. Моя праця у Львови.
Взглянув на съежившегося юного зама, он скривил в злой усмешке губы и бросил:
— Очко грае — наймы блатнюкив. Тэбэ нредупрэждалы: «Феникс», вин нэ говэннэ «Славянскэ братство». Сёгодня ночью, вразумив, Лэонид Гхригорович, або в Цэнтри нэ поймуть тэбэ.
— Да, да, я усек! — поспешно закивал юный зам.
В своем кабинете он сразу бросился к телефону и набрал по кодовой связи Тамбов.
— Гундосый, это я, Ленчик… Дело есть этой ночью… Да, да, о чем ты, френд?! «Зеленью», без базара, конечно. Да, и прихвати с собой какого-нибудь «быка» понадежней, — торопливым шепотом сказал он в трубку.
Уже в сумерках Иван Васильевич Косицын, бывший начальник районного угро, а ныне, по преклонному возрасту, обыкновенный участковый инспектор, возвращался домой из городской бани. Подходя к двухэтажке из серого силикатного кирпича, на фронтоне которого нахально красовалась неоновая вывеска: «Супермаркет. Бизюкина и компания», он совсем кстати вспомнил слова не то Петра Первого, не то Суворова: «После бани продай подштанники, но выпей». «Не прихватить ли домой бутылочку?» — подумал он и повернул к двери «супермаркета», который на самом-то деле был заурядным окраинным магазином, где с советских времен еще лежали грудой выцветшие ткани, пахнущая плесенью одежда местного производства, запчасти к мотоциклам, школьные тетради и «самопальная» захолустная водка.
Кинув взгляд на прилавок, Иван Васильевич сразу направился в хозяйский кабинет:
— Ты уж, Ксюша, сгоноши менту поганому бутылочку казенной, — сказал он дебелой крашеной блондинке неопределенных лет, Ксении Бизюкиной, зазнобе Ленчика и полноправной хозяйке заведения. — То, что у тебя на витрине, бомжи и то поперхнутся…
— Найдется, найдется бутылочка московской «кристалловской». Привезла из столицы для себя, но по старой дружбе, — засмеялась Бизюкина и упорхнула в подсобку.
Оставшись один, по неистребимой привычке опера Иван Васильевич заглянул через окно во двор магазина, скрытый от улицы высоким деревянным забором. Во дворе стоял с погашенными фарами знакомый «Мерседес» и рядом с ним черный джип «Чероки». В освещенном салоне джипа сидели трое и разговаривали. Один — понятно, Ленчик, заместитель главы администрации, а те кто?.. Никак тамбовские «быки»: Гундосый, а тот, кажись, Мерин? Точно, и номер на джипе тамбовский. «Компашка у нынешней власти! — усмехнулся Иван Васильевич и без озлобленности подумал: — Вот ты, старый хрен, бандюками из-за угла стрелянный, их нафтами не раз резанный, за всю свою поганую ментовскую жизнь на паршивый «жигуль» не заработал. А Гундосый — год после отсидки, и уже на американском «Чероки» разъезжает».
Между тем юный зам передал «быкам» полиэтиленовый пакет. Те что-то достали из него… «Мать честная! — сделал стойку Иван Васильевич. — Кажись, стволы!..» Его ментовские «страдания» прервала вошедшая с бутылкой «Кубанской» хозяйка «супермаркета». Расплачиваясь с ней, Иван Васильевич краем глаза успел заметить, что джип со всеми тремя пассажирами выехал из магазинного двора. Проходя мимо ворот, он по привычке машинально отметил по свежему следу: резина фирменная, с шипами, а сход-развал передних колес не отрегулирован. Протекторы стесаны снаружи.
С наступлением сумерек Алексееву стало совсем худо.
— Огнем внутри все горит, будто стакан неразведенного шила выпил, — слабым голосом сказал он Мирославу.
— На «Скорую» позвонить и в нашу больницу его свезти? — закрестилась матушка.
— Какую «Скорую», в какую больницу? — укорил ее Мирослав. — У них в больнице даже анальгина нет. Ловить попутку и в Калугу болезного надо.
— На ночь глядя! — всплеснула руками супруга.
— Заладила! — одернул ее Мирослав и повернулся к Алексееву. — Давай, войник, одевай тулуп и пошли на остановку машину ловить. Свет не без добрых людей, кто-нибудь да подбросит нас до Калуги.
Автобусная остановка находилась неподалеку от избы, и, доведя до нее закутанного в поярковый тулуп Алексеева, Шабутский принялся голосовать попутным машинам. Но те или проносились мимо, или их хозяева заламывали такую цену, что от такого безбожия Мирославу оставалось только в ужасе отмахиваться двумя руками и креститься…
