– Совсем как у моей мамы, – похвалил он. – Она говорила, что куриный бульон излечивает все недуги, кроме разбитого сердца. Я никогда не пробовал лечить им разбитое сердце, но от ушибов и ссадин он и впрямь помогает. Я тебя недостоин. Но очень рад, что ты у меня есть.
У меня перехватило дыхание.
– Дать аспирина? – с трудом выговорила я.
– Пожалуй, пара таблеток не помешала бы. Эх, видела бы ты того парня!
Халат на его груди распахнулся, и стал виден красный шрам: кто-то явно целил в сердце. Но промахнулся.
– Чем это он тебя?
– Хоккейной клюшкой. Неплохое оружие эти клюшки. Пришлось ее отобрать. А то еще покалечил бы кого.
Дэниел доел суп и принял аспирин. По тому, как он двигался, я догадывалась, что ему больно. Обычно Дэниел двигался легко и грациозно, а теперь старался все делать осторожно.
– По причине неважной погоды предлагаю отменить на сегодня восхождение на крышу, а просто посидеть за джином с тоником на балконе, – сказала я. – Там тоже можно любоваться зелеными насаждениями, которые Труди вырастила в огромных горшках. Вон они какие вымахали!
Я ничего не смыслю в садоводстве. Труди дала мне растения и поклялась, что если я не стану поливать их раствором для уничтожения сорняков или жечь напалмом, они выдержат любой дождь и полное пренебрежение. Именно эта судьба и была им уготована. Пожалуй, я единственная, кому удалось извести пластиковое восковое дерево и шелковые орхидеи. Конечно, тут не обошлось без помощи Горацио. (Я заметила, что ему нравится, как в его лапах шуршит шелк). Вот и в этот раз он обследовал новые растения, осторожно попробовал одно на зуб, выплюнул, обнюхал горшок, остался доволен нежной темно-синей китайской глазурью, а затем перестал обращать внимание на цветы. Видимо, Труди выбрала такие растения, которые коты находят неаппетитными.
Горацио прошествовал вслед за мной и Дэниелом на балкон, уселся на железном столике от фирмы «Помпея» и стал разглядывать, что творится внизу на улице. Славно чувствовать себя единственными праздными людьми в толпе трудящихся. Было три часа дня, и на улице толклось множество народу: женщины с полными покупок сумками, посыльные, курьеры, мужчины в деловых костюмах и с солидными портфелями. Каликоуэлли соединяет два торговых пассажа, которые выходят фасадами на главные улицы; там всегда многолюдно, за исключением, пожалуй, четырех утра. Никому из прохожих не приходит в голову посмотреть наверх, так что к наслаждению праздностью добавляется еще удовольствие незаметно подсматривать за прохожими на улице. В моем джине было больше тоника, чем обычно, и меня окружала отличная компания.
Я блаженно развалилась в кресле. Но тут я заметила, что к парадной двери нашего дома подъехал грузовой фургон. У нас не так-то легко припарковаться, приходится несколько раз подавать назад и вперед и при этом следить, чтобы никто из прохожих, вечно мечущихся словно цыплята в курятнике, куда нагрянула лисица, ненароком не угодил под колеса.
– Что, кто-то въезжает? – спросил Дэниел.
– Похоже на то. У меня тут уведомление из жилищного комитета – ага, это некая миссис Сильвия Доусон. Она въезжает в квартиру 4В, «Минерву». Это по соседству с «Дафной», где живут Шери и Энди. Квартира пустовала с тех пор, как умерла старушка миссис Принс. Отличная мебель, – похвалила я, следя, как в парадное вносят прекрасный стол, – красное дерево. А книжных полок сколько!
– И книг немало, – заметил Дэниел, наблюдая, как проносят одну коробку за другой.
Я прочла надпись на грузовике.
– А фирма-то не из дешевых. Такую закажешь – не надо самому и пальцем шевелить. Приедут на дом, все упакуют, доставят на новую квартиру, распакуют и расставят по местам, да еще постель застелют и чайник вскипятят, а коробки все с собой увезут. Они тут еще потрудятся, а мадам, видимо, объявится, только когда все будет готово.
Квартиры в «Инсуле» стоят недешево. Те, что с магазинами, – поменьше, но и то мне пришлось выложить за «Радости земные» все свои сбережения и потом еще пару лет, пока я не расплатилась с долгами, жить весьма стесненно. Зато теперь я никому ничего не должна, а пекарня приносит мне доход. До поры до времени. По крайней мере до тех пор, пока кому-нибудь не взбредет в голову открыть по соседству дешевую булочную. И чего это я разворчалась? Наверняка эта миссис Доусон дама со средствами и изысканным вкусом, так с какой стати ей самой возиться с коробками, если это занятие ей не по душе?
И все же по мне это чересчур экстравагантно. Видимо, сказываются пресвитерианские предрассудки, привитые мне бабушкой. Чтобы побороть предубеждение, я отхлебнула еще немного джина с тоником и продолжила наблюдение. И тут я приметила свою любимую полицменшу Летти Уайт, которую я за глаза окрестила Лепидоптерой. Она как раз входила в наш дом вслед за каким-то мужчиной с чемоданом. Люди внизу вряд ли догадывались, что она идет за ним следом, но я сверху отлично видела, как она оглянулась по сторонам, проверяя, не заметили ли ее. Мужчина был мне незнаком. Сверху он выглядел вполне заурядно: каштановые волосы, темно-серый костюм и большой темно-синий чемодан на колесиках. Он вошел в дом. А немного погодя старший констебль Уайт последовала за ним. Дэниел наблюдал за разгрузкой и не заметил эту парочку. Но я уверена, что это была Лепидоптера. Мне ли не знать эту уверенную походку, словно печатающую шаг, и неизменно аккуратную прическу! Что происходит? В письме из жилищного комитета о втором жильце не говорилось ни слова.
На разгрузку пожитков миссис Доусон ушло не меньше часа. Вещи относили в грузовой лифт – он у нас с норовом и требует особого обхождения. Мы слышали, как он, тяжело вздыхая, поднимается наверх. Только Труди умеет найти подход к этому лифту, и только она решается пользоваться им. Надеюсь, сотрудники «Переезда с удовольствием» проявят надлежащее уважение к ним обоим, а не то им придется поплатиться за отсутствие хороших манер и просидеть взаперти целую вечность. Впрочем, у них там будет что почитать.
Горацио спрыгнул со стола. Дэниел зевнул. Я допила коктейль и уложила нас всех спать – до вечера. Слава богу, лицо Дэниела не пострадало, и его можно было целовать без опаски, что я и сделала. А потом мы все улеглись баиньки и так разнежились в тепле и уюте, что не пожелали вставать даже в шесть вечера, когда на моей щеке заиграл луч заката.
К чему себя неволить? Мы подкрепились супом с хлебом и открыли коробку шоколада, присланную на пробу из «Небесных наслаждений». Дэниел положил одну конфету в рот и дал ей растаять на языке. На лице его при этом заиграла блаженная улыбка.
– Малиновая, – объявил он. – Малиновая начинка.
Я откусила кусочек и тут же с отвращением его выплюнула. Дэниел посмотрел на меня в изумлении.
– Извини!
Я вскочила и бросилась полоскать рот под кухонным краном, но все никак не могла отплеваться.
– Что-то не так с моей конфетой. Кажется, я только что проглотила изрядную порцию соуса чили, – объяснила я, все еще не в силах избавиться от жжения во рту. – Ох, тьфу!
