— Ну что? — невольно задал вопрос он, хотя ему
вовсе не хотелось услышать ответ Йена.
— Бьянка не умеет плавать, — с ледяным
спокойствием ответил Йен, не останавливаясь. — Она погибла.
Криспин в ужасе наблюдал за тем, как брат шагает по
ступенькам, словно какой-то заведенный механизм. Правильно ли он его расслышал?
Неужели она не могла спастись?
— Йен! — окликнул его Криспин. — Йен,
повтори, что ты сказал!
— Я сказал, что Бьянка не умеет плавать и у нее не было
ни малейшего шанса спастись, — повторил Йен с верхней ступеньки лестницы.
Он прошел сквозь осыпавших его вопросами братьев, не замечая
горестного плача Нило, и, подойдя к потерявшему сознание часовому, стал трясти
его за ворот до тех пор, пока тот не пришел в себя.
— Что случилось с узниками, которые содержались в
подземелье? — спросил он.
Часовой бессмысленно захлопал глазами, не сразу вспомнив,
что произошло, но потом узнал промокшего насквозь господина.
— Я позабочусь о том, чтобы вас осудили за нападение на
дворец! — бессвязно пролепетал часовой. — Вас будут судить и повесят.
Вы пожалеете о том, что…
— Что случилось с узниками? — повторил свой вопрос
Йен, и его голос казался смертоноснее, чем лезвие отравленного кинжала.
— Ничего, — недоуменно ответил часовой. — Они
все на местах, как и положено. Послушайте, синьор Джанни, или как там вас
зовут, вы не могли бы отпустить мое горло, а то я сейчас задохнусь?
— Их никто не перевел в другое место? — не обратив
внимания на его просьбу, продолжал расспросы Йен.
— С какой стати?! — вдруг возмутился часовой.
— Подземелье затоплено. Вода поднялась до самого
потолка. Там не осталось ни одного живого человека.
— Послушайте, синьор, все они рано или поздно должны
были умереть. Так что наводнение лишь ускорило их смерть и избавило палача от
хлопот. Давайте забудем об этом, ладно?
— Значит, узников бросили умирать в камерах? — Йен
сильнее стиснул шиворот часового и даже приподнял его вверх, оторвав от земли.
— Это перестает быть забавным, синьор.
Йен разжал кулак, стражник рухнул со стоном на землю, затем
развернулся и отправился прочь с площади.
Плотнее завернувшись в промокший плащ, Йен шел к причалу,
где уже пришвартовалась их гондола. Гребцы поднялись навстречу ему и услышали
приказ немедленно возвращаться домой. Борт гондолы уже оторвался от причала,
когда Криспин прыгнул в нее.
— Ты в порядке? — спросил он брата, спускаясь в
каюту. Он задыхался от быстрого бега и не сразу оценил ситуацию, потому что
пожалел, что задал свой вопрос.
— Конечно, я всегда в порядке, — процедил Йен
сквозь стиснутые зубы бесцветным голосом.
Криспина передернуло. Брат говорил как мертвец, а выглядел
еще хуже. Криспин готов был отдать что угодно за то, чтобы увидеть хоть
малейший признак каких-то эмоций на его лице.
— Ты не можешь делать вид, что она была тебе
безразлична, — рискнул Криспин, чтобы разозлить Йена.
— А я этого и не сказал, — ответил тот равнодушно.
— По-моему, ты был влюблен в нее, — продолжал в
том же духе Криспин.
— Да, ты прав, — отозвался Йен тоном, заставлявшим
усомниться в том, что у него вообще было сердце.
— Значит, ты признаешь это? Ты согласен? — не смог
сдержать изумления Криспин.
— А почему тебя это удивляет? — в свою очередь
недоумевающе приподнял бровь Йен.
— И ты можешь сидеть здесь, как каменная статуя, и
равнодушно рассуждать о том, что твоя любимая женщина погибла?!
— Мне жаль, что мое поведение огорчает тебя.
— Оно не огорчает меня, — постарался объяснить
Криспин. — Оно просто невероятно!
— А, — отозвался Йен, надеясь, что любого ответа
будет достаточно, чтобы прекратить этот мучительный и бессмысленный разговор.
Он вдруг ужасно устал, ему казалось, что все его тело налилось свинцовой
тяжестью. Ветер тем временем стих, и буря превратилась в мелкий, нудно
моросящий дождик, тихо шелестевший по крыше каюты. Может быть, если закрыть
глаза и провалиться в глубокий сон, наступит облегчение?
И вдруг день стал теплым и солнечным. Йен сошел на берег, но
не возле своего дома, а возле залитого солнцем, утопающего в зелени парка
поместья своего друга. Сначала он не услышал ничего, кроме легкого шума ветерка
в кронах деревьев, но вот до его слуха донеслись мелодичные звуки пастушьей
свирели. Он пошел на звук и вскоре оказался у тенистой заводи, где мягко
шелестел ручей, а подле него на бархатном покрывале лежала Бьянка. На ней не
было одежды, но все ее тело покрывало восхитительное цветочное одеяло. Он замер
в восхищении, словно при виде сказочной нимфы.
— Иди сюда, Йен. — Она протянула к нему руки.
— Но ведь ты умерла, — недоверчиво отозвался он.
Она рассмеялась и покачала головой. Солнечные лучи позолотили ее пушистые
волосы.
— Нет, я не утонула. Иди ко мне, Йен. Я здесь.
Тело Йена наполнилось знакомым теплом, когда до него дошел
смысл ее слов. Она не умерла, она ждет его в этом божественном уголке земли
вечно. Он улыбнулся и шагнул к ней. Его сердце переполнялось счастьем.
— Иди же, Йен, — повторила она снова, но теперь ее
голос показался ему более грубым и неприятно настойчивым.
— Иди же. — Криспин тряс его за плечо. — Мы
приехали. Мы дома.
Йен вздрогнул и проснулся.
— По-моему, я заснул, — сказал он, неуверенно оглядываясь.
— Похоже, что так. Но ты спал всего несколько минут.
Гондольеры хорошо постарались, — тревожно заметил Криспин.
— Мне приснился сон. Да, это был лишь сон, —
повторил Йен самому себе.
Он с ужасом понял, что все чувства, охватившие его у лестницы
в подземелье, не пропали, а лишь затихли на время. Без видимой причины они
снова нахлынули на него с такой силой, что ему стало нестерпимо больно и
захотелось остаться в одиночестве. Немедленно.
— Я буду в библиотеке, если понадоблюсь
кому-нибудь, — сказал он Криспину еле слышно. — Позаботься о том,
чтобы меня никто не беспокоил.
Криспин молча посмотрел в спину брату, который медленно
поднимался по лестнице, опасаясь за его душевное состояние. Но Криспин и сам
еле держался на ногах, чтобы быть в состоянии принять какое-то разумное
решение, поэтому отправился на кухню за горячей водой для умывания и бокалом
бренди.
Йен выбрал для уединения библиотеку, потому что это была его
любимая комната, но, подойдя к двери, он вдруг в ужасе отпрянул. Воспоминания о
тех часах, которые они провели здесь вместе с Бьянкой, стиснули его сердце
тисками: сначала они спорили здесь до хрипоты, потом наслаждались близостью в
объятиях друг друга. Он вспомнил, как вошел сюда и увидел ее вытянувшейся возле
камина, на ее гибком теле плясали отблески языков пламени, соски на груди
напряглись, а спина выгнулась в экстазе, когда она ласкала себя.
