Когда Йен распахнул перед ней дверь и пропустил вперед, она
убедилась, что он не лукавил. Какая-то магическая сила перенесла их из
дождливого ноябрьского вечера в залитый весенним светом прекрасный романский
садик. Стены комнаты словно растворились, превратив ее в цветущий павильон.
Бьянке казалось, что она вдыхает свежий аромат жасмина и слышит шелест листвы,
тронутой теплым бризом.
— Где мы? — зачарованно вымолвила она.
— Это личная столовая бабушки и дедушки. — Йен с
гордостью широким жестом обвел комнату. — Бабушка ненавидела зиму, и тогда
дед пригласил из Рима самого Рафаэля, чтобы тот расписал для нее комнату, в
которой всегда будет весна.
— Неужели мы все еще в вашем дворце? — Бьянка не
могла прийти в себя от изумления.
Не отдавая отчета в том, что он вредит своей охране, Йен
рассмеялся:
— Мы находимся между вашим и моим этажами, примерно под
комнатами Роберто и Франческо.
— Что это? — вздрогнула и резко обернулась Бьянка,
заслышав музыку, которая вдруг стала заполнять комнату.
— Волшебство, — тихо отозвался Йен, но его слова
не были ответом на ее вопрос. Его заворожил образ прекрасной девушки, которая
кружилась у него перед глазами, разметав пышные пряди волос, сияющих золотом в
отблеске свечей. Платье лишь подчеркивает совершенство ее фигуры, темное золото
парчи сливается с цветом медовых глаз, а белоголубые кружева создают
чувственный контраст нежно-кремовой коже.
В этот момент Йен понял, что никогда не наступит тот
долгожданный день, когда он перестанет хотеть ее, тянуться к ней, ощущать ее
притягательную власть. И еще он понял, что не может испытывать таких чувств к
убийце. Он начал верить в ее невиновность, но только теперь это стало для него
неоспоримой истиной.
От этой мысли блаженное тепло разлилось по всему его телу,
подвергая искушению вообще отказаться от обеда и сразу же перейти в смежную
спальню. Однако своевольному телу не удалось взять верх над разумом, который
убедительно советовал насколько возможно продлить этот тщательно спланированный
вечер и сполна насладиться каждым его мгновением.
Бьянка обратила внимание на изысканно сервированный стол на
возвышении в углу комнаты, напоминающей беседку, увитую цветущим жасмином.
Белые цветки выглядели совсем как настоящие, и Бьянка хотела, прикоснуться к
ним, но вовремя спохватилась.
— Можете потрогать — они настоящие. Бабушка любила
жасмин, и я держу здесь эти цветы в память о ней.
Еще две недели назад Бьянка не могла бы допустить и мысли,
что Йен Фоскари, граф д'Аосто, холодный и неприступный, как каменное изваяние,
способен на такой сентиментальный поступок. Она внимательно следила за тем, как
он отломил пышное соцветие от стебля и приколол ей на лиф платья. Ее грудь
обдало жаром от его нечаянного прикосновения, и Бьянка невольно подумала о том,
не слишком ли он голоден, чтобы отказаться от обеда. Но прежде чем она успела
предложить ему это, он указал ей на скамью с противоположной стороны стола.
Великолепное фамильное серебро Фоскари сверкало на
белоснежной скатерти в свете пятидесяти свечей, расставленных в нишах по всей
комнате. Словно повинуясь телепатическому приказу господина, вошли лакеи: один
с графином вина и двое других с серебряными супницами, из-под крышек которых
струился аппетитный пар. Они беззвучно поставили все это на стол и удалились
так же быстро и неприметно, как появились. Йен разлил искрящееся золотистое
вино в бокалы, затем положил что-то перед Бьянкой.
Это оказалась коробочка с инициалами личного ювелира
Фоскари, выгравированными на крышке. Бьянка уже видела похожую, в которой Йен
преподнес Туллии изумрудные серьги в качестве платы за ее услуги. Отвращение и
ярость, хлынувшие ей в душу при виде коробочки, сменились печалью. Она
решительно оттолкнула ее и грустно вымолвила:
— Я не могу принять этого, милорд.
У Йена было ощущение, что его ударили кинжалом в сердце.
Бьянка не просто отвергала его подарок, она выражала явное презрение к
нему. — Что это значит? Почему?
— Черт побери, Йен, я влюбилась в вас, а вы обращаетесь
со мной как с одной из своих шлюх!
Йену показалось, что он ослышался.
— По-вашему, если я делаю вам подарок, то обращаюсь с
вами как со шлюхой?
— Да, — решительно кивнула она. — Вы хотите
откупиться от меня этим подарком, потому что не желаете дать мне то, что
гораздо ценнее и важнее. Вы хотите подменить этим свои чувства — доверие,
привязанность, любовь…
Настал подходящий момент, чтобы сказать, что он считает ее
невиновной, что полностью доверяет ей, что его привязанность к ней с каждым
днем становится все сильнее, но Йен был слишком растерян и огорчен из-за того,
что его сюрприз не удался. К тому же Бьянка встала из-за стола и собралась
уходить.
Граф схватил ее за руку и насильно усадил обратно, после
чего снова поставил перед ней коробочку.
— Откройте, — приказал он.
Бьянка упрямо покачала головой. Тогда Йен развернул ее к
себе и заговорил. Его голос прозвучал мягче:
— Прошу вас, Бьянка, откройте.
Не его слова, но взгляд человека, поставившего на карту все,
чем владеет, а может, и саму жизнь, заставил ее уступить. Она приподняла
крышку.
То, что она увидела внутри, повергло ее в состояние
восторженного шока и одновременно раскаяния.
— Как они прекрасны! — сказала она, вынимая
отцовские ножницы — отремонтированные и заточенные — из зеленого бархатного
чехла. — Йен, как я могу отблагодарить вас?
В ее глазах светилось обожание, и Йену не нужно было больше
никакой благодарности… или почти никакой. Он откашлялся, взглянул на Бьянку и
произнес:
— Не хотите супа?
— Вы неотразимо великолепны! — как ему показалось,
ответила Бьянка.
— Это тыквенный суп, — продолжал он, как будто
Бьянка ничего не сказала.
— Мое сердце бьется быстрее каждый раз, когда вы
прикасаетесь ко мне, — отозвалась она, как будто не слыша его.
— Его лучше есть горячим, — бесстрастно гнул свою
линию Йен.
— Вы — все, о чем я мечтала в жизни, — вторила ему
она.
— Бульон с легким привкусом корицы, — вымолвил он
и отвернулся, чтобы Бьянка не видела выражения его лица и не заметила, что в
уголках его глаз скопилась нежданная влага.
— Я думаю, что вы — самый прекрасный из живущих
людей. — Бьянка придвинулась ближе.
— Попробуйте суп с миндалем. — Он протянул ей
небольшую миску.
— Йен Фоскари, я люблю вас, — прошептала она и
поцеловала его руку.
На этот раз ошибки быть не могло. Она произнесла эти слова.
Она любит его. Миндальные орехи полетели на пол с грохотом, которого никто за
столом не услышал: сердце Бьянки билось слишком часто и громко, в ушах у Йена
звенели ее слова. Он прижался губами к ее губам, чтобы не дать улетучиться
невесомому чувству и запечатлеть его в своей душе. Никогда в жизни он не ощущал
себя таким счастливым.
