— Сегодня днем в библиотеке, — прошептала
она, — ты сказал, что я испорченная и извращенная. Это так?
Только теперь Фоскари понял, что его извинение было
недостаточным.
— Нет, дорогая, это не так. Ты просто очень открыта. —
Неуверенное, полное боли выражение, промелькнувшее на ее лице, смутило его. Ну
как он мог быть так груб. с ней? — спросил себя граф. Что за порыв
заставил его наговорить ей столько неприятных вещей? И хоть Йен тщательно
скрывал это от самого себя, он боялся, что она окажется виновной, что ему
придется бросить ее. Он использовал свой страх как оружие против нее, наказывая
Бьянку за то, что снова хотел ее. Мог ли он хоть чем-то сгладить свою вину?
Перспектива потерять лучшую партнершу, какая у него когда-либо была, пусть даже
она и опасная преступница, приводила Фоскари в отчаяние, особенно учитывая его
возбуждение. Необходимо было действовать как можно быстрее.
Бьянка смутилась, когда он снял ее со стола, сам сел на
табурет, стоявший около стены, и поставил ее между ног лицом к зеркалу.
— Я хочу сделать тебе подарок. Хочу, чтобы ты увидела,
как ты красива, дорогая, когда достигаешь вершины наслаждения, — прошептал
он ей на ухо таким голосом, от которого по ее телу пробежали мурашки.
Одна его рука ласкала ее левую грудь, а другая скользила все
ниже и ниже, пока не достигла пушистого треугольника внизу. Для начала Йен
взъерошил шелковистые волоски, намотал их на пальцы, потом положил на них
ладонь. Потом его указательный палец скользнул глубже, к тому местечку,
которое, как он знал, жаждало его ласк. Бьянка, широко распахнув глаза,
наблюдала за ним. Потом ко второй его руке присоединилась первая. Испытывая
сладкую истому, Бьянка вскрикивала и сладостно стонала, дрожа все сильнее. Но
Йен не хотел, чтобы она так быстро испытала оргазм.
Он хотел, чтобы она возбудилась еще сильнее, хотел убедиться
в том, что она знает, до чего хороша, когда волны наслаждения пробегают по ее
телу. Бьянка, закинув голову и чуть приоткрыв губы, прижалась к нему, чувствуя,
как его возбужденная плоть прижимается к ее спине. Внезапно Фоскари соскользнул
с табурета и на миг исчез, а потом она увидела в зеркале, как он оказался перед
ней, чуть раздвинул ее ноги, освобождая себе место.
Через мгновение его курчавая голова приблизилась к ее лону,
а губы стали ласкать ее самое сокровенное место. Ей казалось, что она уже
близка к взрыву, но ощущения, которые он ей дарил, были так божественны, что
она хотела их всячески продлить. Глядя на то, как золотоволосый мужчина ласкает
ее, Бьянка чувствовала себя опытной, желанной, красивой и возбужденной. Она с
удивлением увидела, как ее рука с силой прижимает его голову к себе. Вот Йен
убрал пальцы и продолжил ласкать ее одним языком, потом его зубы слегка
прикусили ее разгоряченную плоть, и она кончила, закричав от острого
удовольствия.
Когда она вцепилась пальцами в его волосы и выкрикнула его
имя, Фоскари понял, что его дар был принят. Встав на ноги, он поцеловал ее, при
этом его губы все еще были покрыты ее росой. Бьянка крепко прижалась к нему. Ей
хотелось чувствовать его, обнимать, вдыхать аромат его тела, сводивший ее с
ума. Она посмотрела на отражение их сплетенных тел и поняла, что хочет, чтобы
это волшебное мгновение никогда не кончалось.
Тут Бьянка почувствовала, что естество Йена все сильнее вдавливается
в ее бедро, и вспомнила, что она не единственная, кто хотел улететь к
сверкающим высотам оргазма. Их глаза встретились в зеркале, и ее рука принялась
ласкать его пульсирующую плоть.
Фоскари заскрежетал зубами, понимая, что находится на грани
и должен как можно скорее войти в нее. И тут внезапно он спросил себя: захочет
ли она разделить его фантазии? Вспомнив, с какой готовностью она всегда
отдавалась его ласкам, Йен повернул ее спиной к себе и подтолкнул к табурету.
Словно прочитав его мысли, она легла животом на прохладную
поверхность табурета и отвела руку назад, чтобы привлечь графа ближе к себе. В
зеркале она видела, как его упругая плоть вошла в ее нежное влажное лоно. Глядя
друг другу в глаза в зеркальном отражении, они ритмично задвигались, и вскоре в
лаборатории раздались их крики, знаменующие победу любви…
Слишком уставшие, чтобы спускаться в свои покои, они
улеглись на стол посреди лаборатории. Бьянка задремала, но Йен, охваченный
каким-то странным чувством, которое можно было назвать лишь радостью, не мог
заснуть. Некоторое время он с незнакомой ему доселе нежностью наблюдал за
спящей рядом с ним женщиной, а потом его взор устремился в небо. Он спрашивал
себя, что происходит с ним, что будет с ними, когда выяснится что-нибудь невероятное.
Тело Йена так затекло, что он не мог шевельнуться, но его
удивленный крик разбудил Бьянку. Она проследила за его взглядом и сама не
смогла сдержать крика. Казалось, на небе началось какое-то пышное празднество.
Звезда за звездой пускалась в танец, и они летели в темной мгле неба, оставляя
за собой длинные белые хвосты света…
Глава 18
Бьянка подбежала к балконному окну, чтобы выяснить, откуда
доносится отвратительный клекот, который разбудил ее. Она раздвинула шторы и
увидела павлина — огромную, угрожающе нахохлившуюся птицу, которая снова издала
мерзкий звук. В этот момент в комнату ворвался Нило, за которым чуть менее
решительным шагом следовал Франческо.
— Не трогай его! — взмолился Нило, направляясь к
окну.
— Птица очень напугана. Все обойдется, — обиженно
проворчал Франческо, остановившись рядом с Бьянкой. — Это получилось
случайно. Мы не предполагали, что они могут летать.
— А животные будут? — с достоинством
поинтересовалась Бьянка. — Например, тигры? Может быть, сделать из второго
бального зала зоопарк?
— Синьорина Сальва, — официально начал Франческо,
раздуваясь от обиды, как индюк. — Вы плохо представляете себе
великосветский раут. Павлин — неотъемлемый его атрибут.
Он подошел к птице, до сих пор издающей жалобные стоны.
Когда Бьянка вышла, они с Нило всерьез принялись обсуждать проблему, как
сделать так, чтобы павлин больше не беспокоил ее.
Весь дом пребывал в явном беспокойстве. Лакеи натирали
перила лестницы, стирали пыль в самых дальних углах дома, расстилали новые
ковры в залах. По пути в гостиную Бьянке пришлось уворачиваться от старинного
шкафа, у которого, казалось, ожили ножки, от под носа, заставленного
хрустальными бокалами, и от апельсинового дерева, которое поднимали по
лестнице, заняв им весь пролет.
Оказавшись в гостиной, она испытала облегчение. За столом в
полном одиночестве сидел Криспин. Это был единственный человек, которого ей
хотелось видеть.
Криспин тепло приветствовал ее, когда она опустилась на стул
рядом с ним.
— Скажите, милорд, присутствие павлинов на
великосветском приеме обязательно?
— Конечно, — без улыбки ответил Криспин. —
Чем больше экзотических птиц, тем торжественнее обстановка. Йен, например,
просто не явится на прием, если на нем меньше десяти павлинов. Я не настолько
чванлив.
