— Иди сюда, — промолвил он хрипловатым, зазывным
голосом.
Бьянка стояла против него, всеми силами пытаясь сдержать
дрожь. Граф привлек ее к себе, крепко обнял, а потом приказал снять жакет.
Подумав мгновение, Бьянка принялась расстегивать пуговицы
непослушными пальцами. Медленно сбросив с себя одежду, она посмотрела прямо на
Йена, который не сводил с нее глаз. Она еще ни разу в жизни не раздевалась
перед мужчиной, и, как ни странно, это подействовало на нее возбуждающе.
Несмотря на огонь, ее тело покрылось мурашками, отвердевшие соски просвечивали
сквозь тонкую ткань сорочки. Йену безумно хотелось сжать эти нежные бутоны в
своих пальцах, припасть к ним губами, катать их языком, но он сдержал себя. Он
не будет спешить, он заставит ее тело раскрыть ему все свои секреты. Он поднял
с пола черный жакет Бьянки и бросил его в огонь.
— Но это… это же мое! — возмутилась девушка,
глядя, как красные языки пламени лизнули темную ткань.
— Тебе не следует носить подобные вещи, — заявил
Йен, подумав, что его невесте больше всего пойдет нагота. — А теперь
снимай лосины.
— Может, мне и не следует ходить в этой одежде, —
отозвалась Бьянка, — но, думаю, еще неприличнее разгуливать по дому голой.
Не говоря уже о том, что вы увидите меня обнаженной, милорд.
— Твоя забота об этом очень трогательна,
дорогуша, — язвительно молвил Фоскари, чувствуя, что его возбуждение
нарастает, — однако я бы сказал, что она, как обычно, неуместна. Эта дверь
ведет прямо из моих покоев в твои, так что тебе не стоит опасаться, что тебя
кто-нибудь увидит нагой. К тому же мы обручены, и никого бы не удивило, что ты
стоишь передо мной голая.
Несколько минут оба молчали, тишину нарушало лишь
потрескивание огня в камине.
— Так вы хотите… — наконец дрожащим, прерывающимся
голосом спросила Бьянка, которой казалось, что от волнения сердце выскочит у
нее из груди, — вы хотите заняться со мной любовью?
Ее наивность поразила графа, что-то в нем шевельнулось. Уже
во второй раз за эту ночь он усомнился в ее вине. Неужели она действительно
невинна? И невинна во всех смыслах? Йен размышлял об этом, глядя на ее точеную
фигурку, до тех пор, пока его восставшая плоть не потребовала к себе внимания.
— Кажется, я попросил тебя снять лосины, —
повторил он низким голосом.
Пока Бьянка возилась со шнурками, Йен раздумывал о том, как
было бы хорошо взять ее ягодицы в ладони и насадить ее на свою плоть,
изнывающую от желания. Он задышал быстрее, его сердце громко колотилось в
груди. Когда Бьянка наконец справилась с лосинами и перешагнула через них,
Фоскари наклонился, чтобы поднять их и бросить в огонь. Тут он впервые почти
физически ощутил исходившие от нее волны возбуждения.
Рука Фоскари дотронулась до ее бедра, и в животе Бьянки разлилось
приятное томление. Тонкая, полупрозрачная сорочка едва прикрывала пушистый
треугольник внизу. Не дожидаясь приказания графа, она сорвала с себя рубашку и
бросила ее в камин.
Голова у Йена шла кругом. Эта женщина была еще более
прекрасна, чем виделась ему во сне. Потому что во сне он не видел маленькой, в
форме цветка клевера, родинки на ее животе, не видел нежной ложбинки между
маленьких грудей — такой подходящей для того, чтобы положить туда голову. В
свете пламени волосы Бьянки стали казаться огненно-золотыми, и эти сверкающие
локоны спадали на ее грудь.
Бьянка стояла молча, едва дыша, а его взор ласкал ее тело.
Господи, кажется, ее мечтам суждено сбыться, то, о чем она так долго мечтала,
наконец-то произойдет. Она познает тайны искусства любви. Бьянка ожидала, что,
возможно, немного испугается, возбудится, но ей и в голову не приходило, что
она будет в таком состоянии. Представляя, как ее щека прижимается к его
волосатой, мускулистой груди, как его сильные ноги обвивают ее, а его руки
скользят по ее телу, Бьянка едва дышала. Ее кожа покрылась мурашками, во рту
пересохло, ее сердце билось так громко, что Йен — она была в этом уверена —
слышал это биение.
Наконец Йен усадил ее к себе на колени. У Бьянки перехватило
дыхание, когда его разгоряченная плоть прикоснулась к ее бедру, а его пальцы
дотронулись до ее груди. Она подняла голову, глаза их встретились. То, что она
в считанные секунды прочла в его взоре, сказало Бьянке о том, что она готова
пустить Йена не только в свое тело, но и в свою душу. А потом он приподнял ее
подбородок и накрыл ее губы своими…
По телу Фоскари пробежали искры, поцелуй подействовал на
него, как никогда раньше. Это была не просто страсть. Эти удивительные ощущения
охватили все его тело, грозя спалить его вместе с сердцем. В один миг Йен
понял, что эта женщина с золотистыми волосами способна сокрушить все барьеры,
которые он целых два года так тщательно возводил вокруг своей души. Впрочем,
она уже и так нарушила мерный ход его жизни, так почему бы не позволить ей
продолжать в том же духе? Ему оставалось всего лишь открыться ей, напиться
нектаром ее губ, позволить ее магии воздействовать на него. Он вновь начнет
чувствовать, вновь научится смеяться, любить… и вновь его душа будет ранена!
Встряхнувшись, Фоскари грубо оттолкнул девушку от себя и
поставил ее на пол.
— Уходи! — задыхаясь, выкрикнул он. —
Немедленно! Бьянка была так потрясена его поведением, что сначала не знала, как
себя вести.
— Уходи! — повторил граф. — Оставь
меня! — Заметив, что она хочет что-то сказать, он остановил ее: — Если ты
немедленно не уберешься, то я прикажу завтра же тебя арестовать!
Задрожав от обиды и ярости, девушка бросилась к двери. Граф
безумными глазами смотрел ей вслед.
— Я ненавижу тебя! — крикнула Бьянка. Потом дверь
за ней закрылась.
Несколько мгновений Фоскари невидящим взором смотрел перед
собой, а потом прошептал, обращаясь к пустоте:
— Ненависть владеет не только тобой…
Глава 8
Вытянувшись на своем темно-синем ложе, Бьянка смотрела в
потолок. Точнее, она смотрела сквозь него, пытаясь справиться со своим гневом
на этого тупого и бессердечного человека, который так жестоко обошелся с ней
недавно. Шишка у нее на голове все еще болела, однако эта боль не шла ни в
какое сравнение с теми страданиями, которые испытывала ее душа. Обхватив руками
колени, Бьянка пыталась заставить себя забыть те ощущения, которые она
испытала, когда Йен прижимал ее к своей груди, дотрагивался до ее бедер,
целовал ее губы. Ее едва не затошнило при воспоминании о том, как она, обнаженная,
попросила его заняться с ней любовью. Какой же дурочкой она была, вообразив,
что он испытывает к ней какие-то чувства, кроме отвращения! Впрочем, граф
развеял ее иллюзии на этот счет. Смущение уступило место гневу: он возбуждался,
манипулируя ею! Ему и в голову не приходило заниматься с ней любовью — нет, он
всего лишь играл с ней, потешался над ее неопытностью.
Лишь мелодичный звон часов да слабые лучи утреннего солнца,
пробивающиеся сквозь тяжелые портьеры, напомнили ей о времени. Бьянка вздохнула
и потянулась. Ей надо было встать и одеться, но она чувствовала, что не в
состоянии сделать ни то ни другое.
