– Неважно! Чем они там занимаются?
– Не знаю, но когда она пришла сюда, то спросила именно его...
Ну, это уж слишком! Какого черта! Откуда Адриана может знать этого старого сводника!.. Но подслушать их разговор будет куда полезнее, чем задавать самому себе бесплодные вопросы. Альдо взбежал по лестнице, потом бесшумно, словно кошка, прокрался по коридору, тщательно подавляя клокотавшую в груди ярость от мысли, что враг посмел устроиться в библиотеке, в святая святых его дома.
Добравшись до библиотеки, он прижался щекой к двери, зная, что сможет без малейшего скрипа ее приоткрыть. Тотчас до него донесся голос кузины. Нервный, умоляющий, он произносил более чем странные слова:
– Как ты не понимаешь, что для меня твое присутствие здесь – просто дар небес? Я разорена, Роман, совершенно разорена... дотла! У меня остался только дом и та малость, которую из него еще не вынесли! Так что позавчера, когда я пришла сюда и увидела тебя с твоей дочерью, я не осмелилась поверить собственным глазам. Я поняла, что теперь для меня все изменится...
– Не вижу причин для этого! А твой приход сюда – чистое безумие.
– Альдо здесь нет. Ничего страшного!
– Это ты так считаешь! Он только что вернулся, и ты могла наткнуться на него.
Не понимаю, что в этом плохого? Он – мой кузен, я почти что вырастила его, и он меня очень любит. Ничего не может быть более естественного, чем мой приход сюда.
– Он куда-то ушел, куда, не знаю, но может вернуться с минуты на минуту.
– Ну и что такого! Ты живешь у него, я пришла сюда, мы встретились и поболтали: все совершенно естественно!.. Роман, прошу тебя, ты должен что-нибудь для меня сделать. Вспомни! Ты когда-то меня любил! Разве ты забыл Локарно?
– Это ты забыла! Когда я прислал тебе в помощь Спиридиона, я ни на минуту не предполагал, что ты сделаешь его своим любовником.
– Да, знаю, я тогда потеряла рассудок... но я так за это наказана! Ты должен меня понять! У него чудесный голос, и я была уверена, что смогу сделать из него величайшего певца мира. Если бы только он согласился вести себя разумно... работать, но он не способен подчиниться какой бы то ни было дисциплине, малейшему принуждению! Пить... только пить и бегать за девчонками, а главное – ничего не делать! Вот какая жизнь ему нравится. Он просто чудовище!
Послышался сухой смешок Солманского.
– Почему? Потому что он сказал, что любит тебя, а ты имела глупость ему поверить?
– А почему бы мне ему не верить? – возмутилась Адриана. – Он так хорошо мне это доказывал!
– В постели – не сомневаюсь! А... где он сейчас?
– Не знаю... Он... бросил меня в Брюсселе, и мне пришлось продать там мой жемчуг, чтобы заплатить за гостиницу и добраться домой. Помоги мне, Роман, прошу тебя! Ты должен это сделать!
– За то, что ты помогла нам здесь? По-моему, тебе за это уже заплатили? И неплохо заплатили...
Диалог продолжался, одна умоляла, другой отвечал все более и более резко, но Морозини пришлось опереться на столик – таким внезапным и жестоким оказался удар. Значит, это был Солманский – тот самый инициал Р. из письма, найденного у Адрианы, которое Альдо так и не смог заставить себя вернуть на место. Все сходилось: место встречи; любовная связь, превратившая благоразумную графиню Орсеоло в послушное орудие, готовое на все ради утоления страсти, которую внушил ей этот человек; ее постоянная нужда в деньгах. И слишком легко было теперь угадать, что скрывалось за этим «что угодно»: для того, чтобы ее любовник получил сапфир Морозини, Адриана не остановилась перед убийством княгини Изабеллы, любившей ее, словно младшую сестру!
То, что испытывал сейчас Альдо, нельзя было назвать потрясением. Читая и перечитывая таинственную записку, которую он знал наизусть от первого до последнего слова – «Ты должна сделать то, что требует от тебя дело, еще настоятельнее, чем ждет тот, для кого ты – вся его жизнь. Спиридион поможет тебе...» – он каждый раз боялся, что слишком ясно все понимает. Чудовищно было верить в это! Но теперь, когда последние сомнения развеялись, Альдо захлестнула волна жгучего отвращения и ожившего вновь горя. Сына Изабеллы раздирали два противоположных желания – броситься прочь или, ворвавшись в библиотеку, своими руками задушить убийцу. Разве не поклялся он тогда, отказавшись сообщить в полицию, сам свершить правосудие, как поступил бы любой из его предков?
Князь словно прирос к месту, слушая, как тяжело колотится сердце в его груди, ловя ртом ускользающий от него воздух, и услышал, как Солманский бросил еще более презрительно, чем раньше:
– Ну хватит! Я ничего для тебя делать не стану, и впредь советую тебе не попадаться мне на глаза, потому что ты можешь нарушить мои планы. Если тебе нужна помощь, обращайся за ней к своему прекрасному кузену: он достаточно богат для этого!
Адриана не успела ответить: на пороге появился Морозини. В его облике, видимо, было нечто ужасное, потому что гостья вскрикнула и подбежала к сообщнику с наивным намерением искать у него защиты.
Однако Альдо не стал приближаться к ней. Он так и застыл в позолоченной раме двери, засунув руки в карманы пальто и подняв воротник, такой же высокомерный и равнодушный, как портреты его предков в галерее. Все переживания сосредоточились в сверкающем взгляде его опасно позеленевших глаз. Он смотрел на тех двоих, и вид Солманского, несмотря ни на что, доставлял ему наслаждение – мерзавец, казалось, внезапно почувствовал себя очень неважно. Он решил до времени оставить его в покое, пронзив беспощадным взглядом перепуганную, дрожавшую перед ним женщину.
– Убирайся! – только и сказал он, но эти слова упали, словно топор палача.
Глаза Адрианы расширились. Она молитвенным жестом сложила руки, но князь не дал ей вымолвить ни слова.
– Убирайся! – повторил он. – Больше никогда не приходи сюда и радуйся тому, что я сохранил тебе жизнь!
Она поняла, что он слышал все, а еще больше – угадал. И все-таки что-то мешало ей сдаться без боя.
– Альдо! Ты меня гонишь?
– Лучше бы моя мать в свое время выгнала тебя. Выйди из ее дома и не вынуждай меня применить силу!
Он посторонился, чтобы дать ей пройти, и повернулся к ней спиной. Тогда, сгорбившись под тяжестью обвинения, которое, она чувствовала, с нее не снимут, графиня Орсеоло покинула старинный дом, где когда-то ее так радостно встречали, покинула, не надеясь когда-нибудь в него вернуться...
Когда затихло эхо ее шагов, Морозини яростно захлопнул тяжелую дубовую дверь с позолоченными бронзовыми украшениями и подошел к поляку.
– Можете последовать за ней, – произнес он. – Я даже настоятельно советую вам это сделать! Вы сделали ее преступницей, потому что она любила вас. Вы должны расплатиться с ней!
– Ничего я ей не должен. Что касается вас, конечно, вы покарали ее с некоторым даже величием, но уверены ли вы, что поступили вполне благоразумно? Наша милая графиня, возможно, проигралась, но она оказала кое-какие услуги организации и могла бы найти поддержку в Риме.
