– Люди приезжают, когда могут, а я много работаю. Вот теперь подвернулся случай провести несколько дней со старым другом. Кстати, погода меня совсем не тревожит, если не мешает любоваться пейзажем. Я люблю рисовать дома, а у вас тут есть очень красивые. Ваш, например. Я уже сделал с него набросок, – добавил он, открывая свой альбом.
Молодая женщина с улыбкой взглянула на рисунок:
– Да у вас настоящий талант!
– Спасибо. И вот этот дом очень мне понравился.
Он перевернул несколько страниц и открыл, разумеется, ту, где был изображен дом незнакомки. Мария взглянула, и улыбка исчезла с ее лица.
– Он и правда изумительно живописен, – продолжал Морозини, пристально глядя на хозяйку своими серо-голубыми глазами. – Если погода позволит поставить мольберт, я напишу картину акварелью – он так уединенно и романтично расположен!
Не говоря ни слова, Мария вытерла тряпкой испачканные мукой пальцы, взяла Аль до за руку и потянула за собой из кухни. За дверью она выпалила:
– Вы не должны рисовать этот дом! Есть и другие, ничуть не хуже!
– Мне так не кажется. Почему же не этот? Мария смотрела на него очень серьезно.
– Потому что вы можете побеспокоить, даже обидеть живущих там людей. Меньше всего им хотелось бы, чтобы их дом рисовали – ведь это означало бы, что вы будете смотреть на их жилье часами.
Альдо расхохотался.
– Черт побери! Вы меня прямо-таки пугаете! Уж не водятся ли там привидения?
– Не надо смеяться. Там... там живет тяжелобольная женщина, которая очень много страдала. Не усугубляйте ее боль сознанием, что она стала мишенью для праздного любопытства!
Сказав это, Мария повернулась к нему спиной и хотела было вернуться на кухню, но Альдо ее окликнул:
– Погодите минутку!
– У меня много дел...
– Всего минутку!
Он живо выдернул листок с рисунком из открытого альбома и протянул его молодой женщине:
– Держите! И делайте с ним что хотите. Я не стану писать этот дом.
Улыбка, которой хозяйка наградила его, была похожа на пробившийся сквозь тучу солнечный луч.
– Спасибо! – с чувством сказала она. – Понимаете, все здесь очень ее любят... Никто не хочет, чтобы ей было плохо.
На этот раз она вернулась на кухню. Морозини тоже удалился, но шагал он медленно, а взгляд его был задумчив. Если вся деревня встанет стеной между ним и той, до кого он хочет добраться, дело может осложниться. Однако если подумать о безопасности женщины, то это скорее положительный факт. Что же до подаренного Марии рисунка – ему было немного стыдно за этот поступок, поскольку им двигала ложь: ведь Альдо вовсе не собирался писать «портрет» дома, а тайну его все равно намеревался открыть.
Он умирал с голоду, но упорно ждал возвращения Адальбера и только около двух наконец поддался на уговоры хозяев.
– Когда господин профессор отправляется к раскопкам, его никакой силой от них не оттащить. Уверен, он взял с собой бутербродов и пива и обязательно угостит вашего друга. И приведет его, только когда стемнеет, – заявил Георг.
– Мог бы предупредить заранее, – проворчал Морозини. Впрочем, он с не уменьшившимся от огорчения аппетитом принялся за пирожки с ветчиной, говяжий гуляш по-венгерски, а потом за шоколадный крем с солидным куском гудельхупфа. К этим блюдам Георг, сочувствовавший князю, а может быть, и благодарный (Мария наверняка рассказала мужу историю с наброском), подал бутылку «Клос-тенбургера» из собственного подвала. Однако обед в конце концов закончился, и Альдо задумался, что же теперь предпринять.
Он решил было снова взять у Браунера лодку и отправиться порыбачить неподалеку от того самого дома, но на озере поднялся ветер, по воде пошли волны, и это не предвещало ничего хорошего.
– Если вы попадете в бурю, вам, может быть, будет трудно вернуться, – заметил Георг. – Коль уж оно за вас примется, то не на шутку.
– Как и всякое горное озеро. Ладно, погуляю пешком, пока вернутся наши ученые.
Альдо так и поступил, но на этот раз не захватил с собой ни бумаги, ни карандашей. Засунув руки в карманы плаща, он снова обогнул деревню, теперь уже слева, чтобы не возбудить ничьих подозрений. Однако князя неудержимо тянуло к дому с колоколенкой. И он направился туда самой запутанной дорогой, какую только можно было вообразить. Обойдя вокруг кирху, он вышел к башне и вернулся на площадь, где стояла церковь, откуда опять спустился к своей цели, тщательно следя за тем, чтобы его не заметили с постоялого двора.
До нужного дома Морозини добрался уже под вечер. Темнело. Над озером вставал туман, не позволяя разглядеть противоположный берег. Должно быть, наступило время прибытия поезда – со стороны железной дороги послышался приглушенный, словно бы сквозь вату, свисток.
Вернувшись на скалу – свой утренний наблюдательный пункт, Альдо снова принялся изучать дом. Там не ощущалось никакого движения, и, если бы не тонкая струйка серого дыма из трубы на крыше, можно было бы подумать, что дом необитаем. Ни малейшего шума, ни единого звука, только легкое ритмичное позвякивание цепи, которой крепилась к мосткам покачивавшаяся на волнах лодка.
Альдо подождал еще немного. Он надеялся, что с наступлением темноты обитатели дома зажгут лампы, и, может быть, благодаря их свету удастся разглядеть, что там внутри. Однако его надеждам не суждено было сбыться: едва сгустились сумерки, та самая женщина, которую он видел утром развешивающей белье, высунулась из окна, затворила ставни, перешла к следующему окну, еще к одному, и так до тех пор, пока стало уже совершенно невозможно что бы то ни было увидеть.
Морозини со вздохом поднялся и минутку постоял на скале, все еще до конца не решившись на безумный шаг, однако вдруг пришедшая мысль исподволь все больше завладевала им: спуститься, постучать в дверь и посмотреть, что из этого выйдет. Женщина, которую он ищет, находится за этой дверью. Если он хочет попытаться заполучить опал, то действовать надо сейчас или никогда, ибо обеспокоенная госпожа фон Адлерштейн в любую минуту может решить перевезти свою подопечную в другое место, а там ее уже не отыщешь!
Уговаривая себя, Альдо тем не менее не мог избавиться от странного чувства: какой-то смеси усталости и отвращения. Вкус к охоте, не оставлявший его со времен первой встречи с Симоном Ароновым в варшавских подземельях, в здешней обстановке пошел на убыль. Хромой не вправе требовать, чтобы он отобрал у несчастной, приговоренной к вечному заключению женщине столь дорогую ее сердцу вещь, пусть даже эта вещь способна притягивать зло в такой же степени, как вестготский сапфир или алмаз Карла Смелого...
Внутренний голос подсказывал, что ответил бы на это Симон: единственный способ освободить геммы нагрудника от проклятия, которое навлекает несчастья на их нынешних владельцев, – вернуть камни на место. Кто знает, может быть, избавившись от опала, Эльза обретет счастье?
