– Сможем мы продержаться здесь? – спросил Ланнон.
– Нет. – Хай остановился, чтобы перевести дух. – Архивы. – Тут он посмотрел на Ланнона. – Что с тобой, государь?
– Я ранен, Хай.
Из щели в доспехах у левой подмышки торчала стрела. Она торчала под таким углом, что Хай почувствовал холод отчаяния. Острие вонзилось где-то около сердца. Рана смертельная, ни один человек не может от такой оправиться.
– Что там? – спросил Ланнон. – Я не чувствую боли, Хай. Должно быть, пустяки.
– Тебе повезло, – ответил Хай и обломил древко, оставив короткий обломок торчать из раны. – Идем, – сказал он и повел Ланнона через храм к архивам.
– Солнечная дверь? – спросил Ланнон.
– Только в крайнем случае, – сказал Хай. – Только если больше ничего не останется. – И он увлек Ланнона в каменный коридор.
– Твое лицо. – Ланнон смотрел на Хая в мерцающем свете факелов, как будто впервые увидел зияющую рану на щеке.
– Неплохое украшение, – сказал Хай, отрывая полосу от одежды и делая грубую перевязь для левой руки Ланнона. – Можешь пользоваться ею? – спросил он.
Ланнон несколько раз сжал и разжал пальцы.
– Хорошо, – кивнул Хай и взял в левую руку заостренную сторону щита Ланнона. (Перевязь поможет удержать тяжесть.) Хай наклонил голову, прислушиваясь к шагам, голосам и звону оружия в храме Астарты. – Идут, – сказал он. – Искать проход будут недолго.
И тут же из комнаты стражи показался и всмотрелся в помещение архива первый из них. Мерцающий свет факелов и дым делали этого человека огромным. Он был черный, блестел от жира и краски, и Хай ощущал его запах, теплый, гниловатый, как запах хищной кошки.
Хай вышел из углубления в стене и на венди выкрикнул вызов. Воин понесся по коридору на Хая, и их щиты с грохотом столкнулись.
Хай почувствовал, как копье впилось ему в бок, но острие топора врубилось глубоко, до кости, и воин упал.
Ланнон, хромая, вышел из ниши и встал слева от Хая. Они перешагнули через дергающийся труп и пошли по коридору навстречу потоку черных тел.
Манатасси стоял в храме Астарты. Была полночь, но в залах горели факелы и толпились воины; их было столько, что Манатасси приказал снести внешние стены храма, чтобы дать им доступ ко входу в туннель.
Темный злой каменный зев уже проглотил множество его людей, два опетских дьявола продолжали держаться, вопреки всем усилиям выкурить их оттуда. Даже сейчас из входа в коридор вытягивали мертвых и смертельно раненных. У одного правая рука была отрублена по локоть. Он не издавал ни звука, прижимая обрубок к груди, но глаза его в свете факелов казались огромными и белыми.
Манатасси знал, какое оружие нанесло эту рану, и в нем, вытесняя суеверный страх, вздымались гнев и жгучая ненависть.
В бытность рабом он достаточно узнал о богах Опета, чтобы представлять себе их огромную силу, могущество и жестокость. Он боялся их и знал, что стоит сейчас в их святилище, в их крепости.
Он вспомнил рассказы о подземелье за храмом Астарты и о том, что его охраняет смертельное проклятие.
Конечно, именно поэтому они скрылись здесь, в этом священном месте.
Суеверный страх остудил его гнев. Он знал, что белые боги смотрят на него. Он хотел покончить со всем, уничтожить это место и уйти. Однако двое обреченных упрямцев не давали ему это сделать.
– Огонь! – приказал он. – Выкурите их из логова, как собак.
У входа в туннель разожгли костер, завалили его зелеными ветвями, и густой едкий дым заполнил храм и туннель. Кашляя и задыхаясь в дыму, воины Манатасси окружили выход из туннеля, держа оружие наготове, зная, что ни один человек не выдержит там. Эти двое должны выйти. Но прошел час, а из дыма никто не показался.
Костер превратился в груду тлеющих углей, дым постепенно рассеялся. Манатасси приказал залить угли водой из бассейна, и все снова уставились в темный туннель, откуда выплывали клубы дыма.
Пол коридора усеивали тела, но никаких признаков жизни не было.
Манатасси обуздал суеверный страх и внезапно выхватил у одного из воинов факел. Держа его высоко над головой, он переступил через горячие шипящие угли и вошел в проход.
Он пробирался между мертвыми, по липкому от крови полу. Факел бросал желтый свет в ниши с полками, уставленными кувшинами. Манатасси знал, что в этих глиняных кувшинах. Он часто помогал Хаю в работе со свитками.
Он искал Хая, но того не было. Только черные тела и пустые ниши.
Манатасси дошел до конца коридора и остановился у стены с высеченным над ней знаком. Он знал, что это изображение бога солнца, и его храбрость растаяла перед явным доказательством божественного вмешательства.
Что-то блеснуло на полу в свете факела.
Манатасси сдержал вскрик. Это был топор с грифами, положенный, как подношение, перед изображением бога, – и проход был пуст.
Они ушли к своим богам. Обманули его, не дали отомстить. Ему угрожает смертельная опасность, он вступил в прямое противоборство со сверхъестественными силами.
Манатасси попятился. Он пятился, пока изображение бога не слилось с темнотой, потом повернулся и выбежал в зал храма Астарты. Остановился и оглянулся на вход в туннель.
– Отыщите среди освобожденных рабов каменщиков. Замуруйте вход. Это зло. Запечатайте его.
Люди бегом кинулись выполнять его приказ, и храбрость Манатасси, его гнев и ненависть вернулись к нему.
– Я уничтожу зло. Я проклинаю это место, эти утесы. Мое проклятие будет жить вечно. – Голос его перешел в крик. – Сожгите его. Сожгите все. Уничтожьте. Зло должно быть уничтожено на земле и в умах людей навсегда.
Каменщики замуровали вход в усыпальницу царей. Они работали со всем искусством, какому их обучили люди Опета, и когда закончили, вход исчез.
Затем Манатасси уничтожил город. Он перебил всех его жителей до единого и побросал тела в огонь, который горел в городе много дней. Потом посмотрел на стены и башни и указал на них своей железной лапой. Их разобрали на отдельные блоки. Стены, и башни, и прекрасный храм Астарты. Дошли до фундаментов. Сняли все плиты, вымостившие улицы и площади. Разобрали каменные причалы гавани. Работая, как миллион муравьев, они снесли город, так что от него не осталось и следа. Все обтесанные камни перенесли в пещеру и утопили в бездонном зеленом бассейне. Взяли весь город и отдали богине – и бассейн оказался так глубок или богиня так жадна, что город был проглочен без следа, а уровень зеленой воды не поднялся и на палец.
Когда Манатасси пошел на восток от Опета, чтобы завершить разрушение империи, он не оставлял за собой ничего, кроме груд пепла, который ветер разносил, смешивая с пылью.
Манатасси прошелся своими отрядами, как сетью, по всем четырем царствам, он приказал уничтожить все следы городов, копей и садов, созданных людьми Опета. Но его ненависть горела теперь низко, как лесной пожар, когда деревья сожжены. Ненависть сделала его пустым, обугленным, умирающим, его огромное тело напоминало пустую скорлупу, даже источающие гнев желтые глаза стали пустыми и безразличными.
