После непомерно тяжелой, завернутой в пухлый матрас тигриной головы, управиться с более легким и менее объемным грузом трудностей не представляло. Достало одного воздушного мешка отправить находку на поверхность. Сундук втащили в нетерпеливо прыгавший на волнах вельбот и поставили на баллоны аквалангов, сложенные на корме под брезентом.
Прилив и прибой стремительно наступали на заводь. Чабби запустил двигатели и вывел лодку в открытое море. Возбуждение нас не отпускало, и серебряная фляжка ходила по рукам.
– Ну и как оно, быть богачом, Чабби? Что чувствуешь? – окликнул я.
Чабби отхлебнул из фляжки, закашлялся от обжигающей жидкости и усмехнулся:
– А что и раньше – ничего особенного.
– Что сделаешь со своей долей? – не отставала Шерри.
– Да поздновато уже, мисс Шерри. Лет двадцать назад я бы не растерялся. – Он снова приложился к фляжке. – В том-то беда – в молодости у тебя ничего нет, а старикам не так много и нужно.
– А ты? – Шерри повернулась к Анджело, который пристроился на ржавом сундуке. Цыганские кудри парня намокли и прилипли к щекам, на длинных ресницах повисли капли дождя. – Ты что делать собираешься?
– Вот, мисс Шерри, сижу и думаю. Список получается аж до Святой Марии и обратно.
В два захода мы перенесли голову и сундук с берега в пещеру, выделенную под склад.
В пасмурный день стемнело рано, и Чабби зажег два газовых фонаря. Мы собрались вокруг сундука. Золотая голова скалила на нас клыки с почетного места – глиняного уступа в глубине пещеры.
Вооружившись ножовкой и ломиком, мы с Чабби занялись запорным устройством и тут же поняли, что его ветхий вид обманчив – металл закален и легирован. За полчаса я сломал три ножовочных полотна, и выражения, сопровождавшие неудачу, возмутили Шерри. Пришлось отправить ее в нашу пещеру за бутылкой «Чивас ригал» и для поддержания духа устроить нам с Чабби чаепитие по-шотландски.
Мы принялись за дело с новыми силами и запорную штангу перепилили за двадцать минут. К тому времени стемнело, дождь лил по-прежнему, но поднимавшийся западный ветер обещал к утру разогнать грозовые тучи. Перепиленный стержень долго выбивали из проушин двухфунтовым молотком – только искры летели да куски ржавчины, – но снять крышку все равно не смогли. С какого боку ни подступись, какими словами ни называй, ей хоть бы что.
Я снова объявил перерыв и налил всем виски – проблему требовалось обсудить.
– Может, гелигнитом попробовать? – с блеском в глазах предложил Чабби.
Пришлось его разочаровать.
– Автоген нужен, – заявил Анджело.
– Какой умный выискался. – Я терял терпение. – До ближайшего сварочного аппарата пятьдесят миль – нашел что предложить.
Тем временем Шерри углядела потайное запирающее устройство, не позволявшее поднять крышку. К нему, очевидно, полагался ключ, но я просто загнал в замочную скважину узкое зубило, надавил – и запорный рычаг сломался.
Чабби потянул, и крышка неохотно, со скрипом откинулась на проржавелых петлях. От лежавшего под ней слоя бурой хлопчатобумажной ткани пахнуло плесенью. Использованные для упаковки дешевые туземные рубахи или просто тряпье истлели и слежались в толстый, пропитанный водой брикет.
Не успел я продолжить изыскания, как оказался во втором ряду, заглядывая в ящик из-за плеча Шерри, которая сразу забеспокоилась:
– Давай я, а то еще разобьешь что-нибудь.
– Не выдумывай!
– Лучше налей себе виски, – примирительно предложила она, приподнимая мокрую ткань.
«А что, неплохая мысль», – подумал я и наполнил кружку, продолжая наблюдать за действиями Шерри.
Показался слой обернутых в материю свертков. Каждый был перевязан бечевкой, но первый же рассыпался в прах при попытке его извлечь. Шерри собрала труху в согнутую ковшиком ладонь и высыпала на расстеленный рядом брезент. В свертке находились десятки мелких округлых предметов, величиной от чуть больше спичечной головки до спелой виноградины, завернутые в клочки бумаги, истлевшей, как и ткань.
Шерри выбрала один, потерла между большим и указательным пальцами, счищая остатки обертки, и он превратился в большой ограненный синий камень, отполированный с одной стороны.
– Сапфир? – предположила она.
При свете фонаря я убедился, что он непрозрачен.
– Пожалуй, лазурит. – На приставшем бумажном клочке сохранился след расплывшихся чернил. – Полковник Роджер не поленился все камни переписать. Вероятно, завернул каждый в полоску бумаги с номером, соответствующим номеру на эскизе трона, собираясь впоследствии восстановить его изначальный вид.
– Ничего теперь не получится, – вздохнула Шерри.
– Как знать, – успокоил я. – Работа, конечно, адская, но ничего невозможного нет.
Я послал Анджело разыскать среди наших запасов пластиковые пакеты. Разворачивая свертки истлевшей ткани, мы очищали находившиеся в них камни и в том же наборе перекладывали в пластиковые упаковки. Дело продвигалось медленно, хотя участвовали все. Через два часа десятки пакетов наполнились тысячами полудрагоценных камней – лазуритом, бериллом, тигровым глазом, гранатом, аметистом и другими, мне неизвестными. Каждый камень любовно и придирчиво обработан, у каждого свое место на золотом троне.
Более ценные камни лежали на самом дне. Полковник, очевидно, в первую очередь отобрал их и сложил в сундук. Я медленно повернул прозрачный пластиковый пакет с изумрудами в слепящем луче фонаря – кристаллы вспыхнули зелеными звездами. Все смотрели на драгоценные камни как зачарованные.
Шерри снова нырнула в сундук и, помедлив, достала небольшой сверток, в котором оказался один-единственный камень – бриллиант «Великий Могол». Он лежал у нее на ладони – подушечной огранки, величиной с некрупное куриное яйцо. Именно таким много веков назад его увидел Жан-Батист Тавернье.
Как всем звездам на небе не дано затмить восходящее солнце, так сверкающая россыпь сокровищ, только что прошедшая через наши руки, не шла ни в какое сравнение с красотой этого камня. Рядом с великим бриллиантом все остальное меркло и пряталось в тень.
Шерри медленно протянула сложенную чашечкой ладонь Анджело, предлагая взять и полюбоваться чудом вблизи, но он отдернул руки, сцепил за спиной и смотрел на камень с суеверным страхом. Чабби тоже отказался прикоснуться к бриллианту.
– Лучше мистеру Гарри, он того заслужил.
Алмаз горел неземным огнем, однако был холоден на ощупь. Я подошел к тигриной голове, зло скалившейся в свете фонарей, и вставил камень в пустую глазницу. Бриллиант вошел идеально. Ножом я закрепил удерживающие его золотые лапки, которые век с четвертью назад полковник отогнул, по всей вероятности, солдатским штыком.
Раздались сдавленные возгласы удивления. Обретя глаз, золотой зверь вернулся к жизни и величественно обозревал нас. Чудилось, что пещера вот-вот огласится недовольным свирепым рыком. Вместе с остальными я присел на корточки у проржавевшего сундука и не сводил глаз с золотого тигра. Наверное, так выглядели идолопоклонники, в ужасе застывшие перед грозным истуканом во время древнего языческого ритуала.
