– Вы хотите сказать… сыграть нечестно?
Шаса удивленно смотрел на полковника. Всю жизнь его учили вести себя в игре по-джентльменски. Он впервые получал такой совет.
– Забудь! – Блэйн подмигнул ему. – Мы просто поучимся достойно проигрывать, верно?
С первых минут знакомства, когда Сантэн представила ему сына, между ними возникло своеобразное понимание. Конечно, репутация облегчила Блэйну задачу; Шаса уважал его и восхищался им еще до того, как они познакомились, а благодаря опыту офицера и политика, умению подчинять других своей воле Блэйну нетрудно было использовать свои преимущества, особенно с неопытным и доверчивым мальчиком.
К тому же Блэйн искренне и сильно хотел, чтобы между ними сложились хорошие отношения. Не только потому, что Шаса был сыном женщины, которую он любил, но и потому что мальчик, привлекательный и обаятельный, был умен и проявил себя бесстрашным и преданным – и потому, что Блэйн знал: у него нет и никогда не будет собственного сына.
– Не отходи от него и играй с ним так, как он играет с тобой, – закончил он совет, и Шаса улыбнулся. Лицо его сияло от удовольствия и решимости.
– Спасибо, сэр.
Он надел шлем и отошел с клюшкой через плечо; белые брюки были выпачканы смазкой от седла, а между плечами ярко-желтой рубашки-джерси засох пот, превратившийся в соленые белые кристаллы.
– Банти, меняемся местами, – сказал Шаса, и когда Эйбел привел Тигровую Акулу, Шаса легонько хлопнул его по плечу. – Ты прав, старый ворчун, я сам проверил подпругу. – Он снова стал это делать, напоказ, и, когда Шаса взглянул на него, нагнувшись к пряжке подпруги, Эйбел радостно улыбнулся и сказал: – Теперь не сможешь меня обвинить.
Не коснувшись стремени, юноша сел на спину Тигровой Акулы.
Блэйн оттолкнулся от колеса фургона и пошел назад, к трибуне, невольно отыскивая в толпе ярко-желтую шляпу Сантэн.
Сантэн была окружена мужчинами. Блэйн узнал среди них сэра Гарри Кортни, генерала Сматса и еще трех влиятельных людей: банкира, министра в правительстве Герцога и отца Макса Тюниссена.
– Обычное для мадам Кортни окружение.
Блэйн поморщился: ему не удавалось преодолеть ревность.
Сантэн разослала приглашения не только лучшим игрокам в стране, но и всем самым влиятельным и важным людям из других сфер: политикам, ученым, крупным землевладельцам, владельцам шахт, бизнесменам, издателям газет и даже нескольким актерам и писателям.
Шато Вельтевреден не могло вместить всех, и Сантэн, чтобы поселить весь поток гостей, целиком сняла расположенный поблизости отель «Альфен», когда-то тоже принадлежавший семье Клют. Кроме местных гостей присутствовало свыше двухсот приезжих. Сантэн наняла особый поезд, чтобы привезти игроков и их пони, и в течение пяти дней одно развлечение непрерывно сменяло другое.
Утром – турнир поло в младшей лиге, затем во время ланча – банкет аль-фреско (в саду на свежем воздухе), во второй половине дня – турнир взрослой группы, обед а-ля фуршет и танцы допоздна.
По очереди играли с полдюжины оркестров, так что музыка не умолкала ни днем, ни ночью. Устраивались выступления артистов кабаре, показы мод, благотворительные аукционы произведений искусства и редких вин, аукцион годовалых кровных лошадей, автомобильные гонки водителей-женщин, охота за сокровищами
[24]
, маскарады, турниры по теннису, крокету и бриджу, конкур, выступления мотоциклистов «гонки по вертикали», кукольные представления для детей; большая команда профессиональных нянь не позволяла соскучиться малышам.
– И только я знаю, ради чего все это. – Блэйн посмотрел на Сантэн, стоявшую на трибуне. – Это безумие, и к тому же это аморально. У нее уже нет денег, чтобы так ими швыряться. Но я люблю ее за мужество в несчастье.
Сантэн почувствовала, что он смотрит на нее, и быстро повернула голову. Мгновение они смотрели друг на друга, и расстояние не могло ослабить напряженность их взглядов; потом она снова повернулась к генералу Сматсу и весело смеялась тому, что он говорил.
Блэйн тосковал по ней, хотел быть с ней рядом, чувствовать ее аромат и слушать хрипловатый голос с французским акцентом, но вместе этого направился к первому ряду трибун, где сидела в инвалидном кресле Изабелла. Впервые Изабелла почувствовала себя окрепшей настолько, чтобы посетить турнир, и Сантэн распорядилась изготовить особый пандус, по которому можно было бы доставить ее кресло в первый ряд трибун.
Рядом с Изабеллой сидела ее седовласая мать, а вокруг – четыре подруги Изабеллы с мужьями; дочки, увидев Блэйна, со смехом побежали к нему, одной рукой прижимая платья к коленям, другой придерживая на голове широкополые соломенные шляпы с пестрыми лентами; они кричали, привлекая его внимание, а потом за обе руки потащили на место рядом с матерью.
Блэйн покорно поцеловал бледную щеку, подставленную Изабеллой. Кожа была прохладная, а в дыхании жены он уловил запах опия. От наркотика зрачки ее больших глаз расширились, придавая ей трогательно уязвимый вид.
– Я соскучилась по тебе, дорогой, – прошептала она, и это была правда.
Едва Блэйн отошел, она стала лихорадочно оглядываться в поисках Сантэн Кортни, и ее мучения отчасти ослабли, когда она увидела, что Сантэн на трибуне окружена поклонниками.
– Мне нужно было поговорить с парнем, – извинился Блэйн. – Тебе лучше?
– Спасибо. Опий подействовал.
Она улыбнулась ему, такая трагичная и мужественная, что он опять наклонился и поцеловал ее в лоб. Потом выпрямился и виновато посмотрел в сторону Сантэн, надеясь, что та не заметила этот непреднамеренный жест вежливости, но она смотрела на него и сразу отвела взгляд.
– Папа, команды выходят. – Тара потянула отца за руку на место. – Вперед, Вельтевреден! – закричала она, и Блэйн смог сосредоточиться на матче и не думать о своей дилемме.
Заняв другое место, Шаса провел свою команду вдоль трибуны; он шел легким галопом по боковой линии, привстав в стременах, чтобы закрепить на подбородке ремень шлема, и высматривая Блэйна. Их взгляды встретились, и Шаса улыбнулся: Блэйн дал ему лаконичный сигнал, подняв большой палец. Шаса опустился в седло и повернул лошадь к команде Наталя. Игроки в белых брюках и шлемах, черных сапогах и черных рубашках с коротким рукавом выглядели сильными и опытными.
Макс Тюниссен нахмурился, заметив, что Шаса поменял место; повернувшись, он дал знак своему второму номеру на дальнем конце поля и снова повернулся, как раз в тот момент, когда судья проехал в центр и вбросил белый мяч из корня бамбука.
Последний чаккер начался беспорядочной общей стычкой; игроки промахивались, мяч подпрыгивал и катился под копытами лошадей. Но вот он высвободился, подскочил, Банти наклонился в седле и сделал первый хороший удар за весь матч – высоко поднятой рукой. Мяч полетел над полем; пони Банти не раздумывая поскакал за ним, неся Банти вдоль линии.
