Они отнесли поднос с кофе в гостиную, и когда Сантэн принялась разливать, в тихой комнате резко и тревожно зазвонил телефон. Сантэн вздрогнула и пролила кофе на поднос.
– Который час, Блэйн?
– Без десяти час.
– Не буду отвечать, пусть звонит.
Сантэн покачала головой, глядя на дребезжащий аппарат, но Блэйн поднялся.
– Только Дорис знает, что я здесь. Я сообщил ей на случай…
Ему не нужно было объяснять дальше. Дорис – его секретарь – единственная знала о них и, конечно, должна была знать, где его найти. Сантэн взяла трубку.
– Миссис Кортни у аппарата. – Она несколько секунд слушала. – Да, Дорис, он здесь.
Она передала трубку Блэйну и отвернулась. Он послушал и негромко сказал:
– Спасибо, Дорис, буду через двадцать минут.
Повесил трубку и взглянул на Сантэн.
– Прости, Сантэн.
– Принесу твое пальто.
Она подала ему пальто. Он вдел руки в рукава и повернулся к ней, застегиваясь:
– Это Изабелла. – Она удивилась. Блэйн продолжил: – С ней врач… Я нужен. Дорис больше ничего не сказала, но чувствую, что-то серьезное.
После ухода Блэйна Сантэн отнесла кофейник и чашки на кухню и вымыла. Она редко чувствовала себя такой одинокой. Дом был тихим, холодным, и она знала, что не сможет уснуть. Вернувшись в гостиную, Сантэн поставила грампластинку. Это была ария из «Аиды» Верди, ее любимая, и она сидела и слушала, и из прошлого приходили воспоминания: Майкл, и Морт-Омм, и та, другая, давняя война. И Сантэн поглотила тоска.
Наконец она уснула, сидя в кресле и подобрав под себя ноги, и проснулась от телефонного звонка. Она взяла трубку, еще не проснувшись полностью.
– Блэйн! – Она сразу узнала его голос. – Который час?
– Четыре утра. Несколько минут пятого.
– Что-то случилось, Блэйн?
Теперь она окончательно проснулась.
– Изабелла, – сказал он. – Она просит тебя.
– Меня?
Сантэн смутилась.
– Она хочет, чтобы ты пришла.
– Я не могу, Блэйн. Это невозможно, ты же знаешь.
– Она умирает, Сантэн. Врач говорит, что она не проживет и дня.
– О боже, Блэйн, мне жаль. – Она с удивлением поняла, что ей действительно жаль. – Бедная Изабелла…
– Ты приедешь?
– Ты этого хочешь, Блэйн?
– Это ее последняя просьба. Если откажем, нам гораздо труднее будет переносить вину.
– Я приеду, – сказала она и повесила трубку.
Ей потребовалось несколько минут, чтобы умыться, переодеться и чуть подкраситься. Она ехала по почти пустым улицам, и только в большом доме Блэйна на Ньюленд-авеню в окнах горели огни.
Он встретил ее у двустворчатой входной двери из красного дерева и не обнял, а просто сказал:
– Спасибо, Сантэн.
Только тут она увидела стоящую в прихожей за ним Тару.
– Здравствуй, Тара, – поздоровалась она. Девушка плакала. Ее большие серые глаза опухли и покраснели, а лицо было таким бледным, что рыжие волосы, казалось, пылали. – Сочувствую.
– Нет, не сочувствуете.
Тара враждебно смотрела на нее, потом ее лицо дрогнуло. Она всхлипнула и убежала по коридору. В глубине дома хлопнула дверь.
– Она очень расстроена, – сказал Блэйн. – Извини ее.
– Я понимаю, – ответила Сантэн. – Я это заслужила.
Он покачал головой, не соглашаясь, но сказал только:
– Пойдем.
Они бок о бок поднимались по винтовой лестнице, и Сантэн негромко спросила:
– Что с ней, Блэйн?
– Отказ позвоночника и нервной системы. Процесс, который шел долгие годы. Теперь еще пневмония, и она не может сопротивляться.
– Боли? – спросила Сантэн.
– Да, – ответил он. – У нее постоянные боли, которых обычный человек не вынесет.
Они прошли по широкому, устланному ковром коридору к двери. Блэйн постучал и открыл:
– Прошу.
Комната была большая, в спокойных зеленых и синих тонах. Занавески были задернуты, на столике у постели горела лампа, рядом стоял человек, очевидно, врач. Блэйн и Сантэн подошли к кровати под балдахином на четырех столбиках, и хотя Сантэн старалась подготовиться, она вздрогнула, увидев фигуру на взбитых подушках.
Она помнила строгую и спокойную красоту Изабеллы Малкомс. Теперь на нее ввалившимися глазами смотрела мертвая голова, и сморщенные растянутые губы улыбались, обнажая желтоватые зубы. Эта застывшая улыбка казалась непристойной. Эффект усиливали рыжие волосы, облаком окружавшие изуродованную голову.
– Вы очень добры, что пришли.
Сантэн пришлось наклониться, чтобы услышать тонкий голос.
– Пришла, как только узнала, что вы меня ждете.
Врач негромко вмешался:
– Вы можете остаться всего на несколько минут: миссис Малкомс должна отдохнуть.
Но Изабелла нетерпеливо шевельнула рукой, и Сантэн увидела, что ее рука – птичья лапа с хрупкими костями, обтянутыми восковой кожей, в сетке голубых жилок.
– Я хочу говорить с глазу на глаз, – прошептала Изабелла. – Пожалуйста, оставьте нас, доктор.
Блэйн наклонился, поправляя ей подушку.
– Пожалуйста, не утомляй себя, дорогая, – сказал он, и его мягкость к умирающей вызвала у Сантэн болезненную ревность, которую она не сумела подавить.
Блэйн и врач тихо вышли. Щелкнула щеколда, дверь закрылась. Впервые женщины остались наедине. Сантэн охватило ощущение нереальности происходящего. Много лет эта женщина играла огромную роль в ее жизни, само ее существование означало, что Сантэн подвержена низким переживаниям: от зависти и ревности до гнева и ненависти. Но сейчас, когда она стояла у постели умирающей, все эти чувства исчезли. Она ощущала только огромную жалость.
– Подойдите ближе, Сантэн, – прошептала Изабелла, поманив ее слабым движением худой руки. – Говорить так трудно.
Сантэн порывисто опустилась на колени у кровати, так что их глаза оказались на одном уровне. Ей очень хотелось раскаяться в том, что она принесла столько горя, и попросить у Изабеллы прощения, но та заговорила первой:
– Я сказала Блэйну, что хочу помириться с вами, Сантэн. Сказала, что понимаю: вы двое ничего не могли поделать, когда влюбились друг в друга, и что я понимаю: вы старались по возможности щадить меня. Что вы никогда не мстили, что, хотя могли увести его, так и не подвергли меня этому последнему унижению. Что, хоть я больше не женщина, вы позволили мне сохранить остатки достоинства.
Сантэн чувствовала, как жалость затопила ее душу, заволокла глаза. Ей хотелось взять это хрупкое умирающее существо на руки и обнять, но что-то в глазах Изабеллы помешало: яростный свет гордости. И Сантэн просто склонила голову, продолжая молчать.
