Свадьба дала Шасе возможность объявить очередное перемирие с Тарой Малкомс. За два прошедших года в их отношениях погода так часто менялась от солнечной до бурной, что они сами не всегда были уверены, каковы эти отношения в данный момент.
Они умудрились занимать противоположные позиции почти во всем, хотя излюбленной областью их расхождений была политика; другой постоянной ареной главных боев стали страдания бедных и угнетенных на земле, где было много представителей обеих групп.
Тара обычно умела многое сказать о привилегированном белом правящем классе и о несправедливости системы, которая позволяла молодому человеку, чьи единственные отличия – красивая внешность и богатая снисходительная мать, иметь среди игрушек пятнадцать пони для игры в поло, английский спортивный «ягуар СС» с особым двигателем на три с половиной литра и самолет «Де Хэвиленд Тайгер Мот», тогда как у тысяч черных детей животы раздуты от недоедания, а ноги искривлены рахитом.
Их гениальность в нахождении противоположных точек зрения этими темами не ограничивалась. Тара терпеть не могла так называемых «спортсменов», которые уходили в вельд, вооружившись мощными ружьями, и убивали невинных зверей и птиц; она не одобряла очевидную радость, которую испытывали некоторые безмозглые молодые люди, глядя на медленное, но неумолимое приближение военной грозы: война обещала им только новые острые ощущения. Она презирала тех, кто удовлетворялся посредственным дипломом, когда, приложив немного сил, определенно могли получить дорогостоящее образование в области инженерии, в котором было отказано тысячам других, summa cum laude
[72]
.
Со своей стороны, Шаса считал святотатством, что девушка с лицом и телом богини пытается скрывать эти достоинства, из-за чего ее принимают за дочь пролетария. Не одобрял он и того, что эта молодая женщина большую часть времени проводит либо в кабинете, либо в нищих пригородах, раздавая сопливым негритятам бесплатный суп; продукты для этого супа покупались на деньги, которые она добывала, собирая пожертвования на улицах города.
Особенно ему не нравились молодые студенты-медики и недавно окончившие курс врачи, все до одного большевики, с которыми Тара без конца якшалась в бесплатных больницах, бесплатно ухаживая в качестве неквалифицированной санитарки за грязными, заразными коричневыми и черными пациентами, страдавшими туберкулезом, сифилисом, младенческой дизентерией, чесоткой, вторичными последствиями хронического алкоголизма и другими неприятными производными бедности и невежества.
– Святому Франциску Ассизскому повезло, что ему не пришлось соревноваться с тобой: он выглядел бы гунном Аттилой.
Серьезная односторонность ее друзей с этими их «левацкими» бородами, неряшливо одетых, казалась ему скучной и нарочитой.
– У них нет ни стиля, ни класса, Тара. Как ты можешь показываться с ними на людях?
– Их стиль – это стиль будущего, а их класс – класс всего человечества.
– Послушай, сейчас ты даже говоришь, как они!
Однако эти различия казались слабыми и незначительными по сравнению с истинно монументальными расхождениями во мнениях относительно чистоты и девственности Тары.
– Ради Бога, Тара, королева Виктория умерла тридцать семь лет назад. На дворе двадцатый век.
– Спасибо за урок истории, Шаса Кортни, но если ты еще раз попытаешься запустить руку мне в панталоны, я сломаю ее в трех разных местах.
– То, что ты там прячешь, не такое уж особенное. Есть много других молодых женщин…
– «Женщин» в данном случае – эвфемизм, но опустим это. Предлагаю тебе в будущем все внимание уделять им и оставить меня в покое.
– Это твое единственное разумное предложение за весь вечер, – в досаде выпалил разозленный Шаса и под гром выхлопа и шум компрессоров, разнесшиеся по всему сосновому лесу и вспугнувшие все прочие парочки, расположившиеся в темноте вокруг псевдоантичного храма – памятника Сесилю Джону Родсу, рванул с места на своем спортивном «ягуаре».
Они на большой скорости спустились по извилистой горной дороге, и Шаса резко затормозил перед двустворчатой красного дерева дверью дома Малкомсов.
– Не беспокойся, дверцу я открою сама, – холодно сказала Тара и так хлопнула ею, что Шаса вздрогнул.
Это произошло два месяца назад, и с тех пор не прошло и дня, чтобы Шаса не думал о ней. Когда он в жару потел в огромной яме шахты Х’ани, или в кабинете в Виндхуке изучал с Эйбом Абрахамсом очередной контракт, или смотрел, как расходящееся веером ирригационное сооружение превращает мутные коричневые воды Оранжевой реки в серебряные полосы, образ Тары незваный возникал в его сознании.
Он пытался прогнать его, летая на своем «тайгер моте» так низко, что колеса машины поднимали пыль с земли Калахари, или погружаясь в точные и сложные фигуры высшего пилотажа: перевороты, горки, бочки, но как только он приземлялся, образ Тары возвращался.
Он охотился на рыжегривых львов в загадочных диких холмах за шахтой Х’ани или с головой уходил в многочисленные дела компании Кортни, изучая их под руководством матери, наблюдая за ее методами и усваивая ее образ мыслей, пока она не стала настолько доверять ему, что передала полный контроль над несколькими дочерними предприятиями.
Он яростно играл в поло, доводя себя и лошадей до крайнего изнурения, и с такой же одержимостью охотился на женщин, молодых и не очень, невзрачных и хорошеньких, замужних и одиноких, более или менее опытных, но когда снова встречал Тару Малкомс, у него появлялось странное ощущение, что все время их разлуки он был жив лишь наполовину.
Ради замужества сестры Тара отказалась от преднамеренно тусклой одежды интеллектуалки левых взглядов; подружка невесты, она была в платье из серого шелка с голубым отливом, но материя, хоть и необычайно красивая, не вполне соответствовала серой стали ее глаз. Она изменила прическу: коротко подстриглась; короткие кудри открывали длинную шею, и это подчеркивало рост Тары и длину и стройность ее ног.
Они несколько мгновений смотрели друг на друга через заполненное людьми пространство под хупой, и Шасе показалось, что под навесом сверкнула молния; в это мгновение он понял, что она тоже скучала по нему и много о нем думала. Но потом Тара вежливо кивнула и все внимание обратила на мужчину рядом с собой.
Шасу когда-то с ним знакомили. Его звали Хьюберт Ленгли, и он входил в команду Тары «Сердца, обливающиеся кровью». Он явился в мешковатом твидовом пиджаке с кожаными заплатками на локтях, в то время как все остальные гости были в утренних костюмах, и был на дюйм ниже Тары, в очках в стальной оправе и с преждевременно редеющими светлыми волосами. Его бородка цветом напоминала цыплячий пух и была такой же реденькой и мягкой. Ленгли читал в университете социологию.
Тара однажды призналась Шасе:
– Хью коммунист, с партийным билетом. Правда замечательно? – Ее голос был полон благоговения. – Он без остатка принадлежит своему делу, и у него замечательный ум.
