Почтальон улыбнулся ей и достал из кожаной сумки коричневый пакет.
– Телеграмма, – с важным видом сказал он. – Телеграмма из-за моря, но она не тебе, малышка, а твоей тете.
– Я распишусь за нее!
Сара торопливо расписалась в книге доставки, прислонила велосипед к стене дома и взлетела по ступеням.
– Тетя Труди! – закричала она. – Телеграмма! Где ты?
Она почувствовала запах готовящейся еды и поняла, где искать.
– Телеграмма!
Сара вбежала на кухню. Тетя Труди со скалкой в руках стояла у длинного желтого деревянного стола, ее локти были в муке, серебристо-белые волосы падали на нос, и, распрямляясь, она сдувала их. Кожа влажно блестела от печного жара, а на огне стоял большой котел с вареньем из персиков и инжира.
– Боже! Что за день! Сари, ты должна научиться вести себя благопристойно, ты больше не ребенок…
– Телеграмма! Посмотри, настоящая телеграмма! Первая телеграмма, какую мы получили.
Даже на тетю Труди прибытие телеграммы произвело впечатление. Она потянулась за ней и остановилась.
– У меня руки в муке. Распечатай, Сари.
Сара разорвала конверт.
– Прочесть? – спросила она.
– Да. Да, прочти. От кого она?
– От дяди Тромпа. Тут подпись «Твой покорный муж Тромп Бирман».
– Глупый старик! Заплатил за четыре ненужных слова, – проворчала тетя Труди. – Читай, что он написал.
– Он написал: «Сообщаю вам, что Манфред…»
Она замолчала, глядя на листок, и радостное выражение исчезло с ее лица.
– Ну же, девочка, – поторопила тетя Труди. – Читай дальше.
Сара начала снова, слабым голосом, почти шепотом:
– Сообщаю вам, что Манфред сегодня женился на немецкой девушке по имени Хайди Крамер. Он будет учиться в Берлинском университете и не вернется домой. Я уверен, ты желаешь ему счастья, как и я. Твой покорный муж Тромп Бирман.
Сара оторвала взгляд от листка, и они посмотрели друг на друга.
– Поверить не могу… – выдохнула тетя Труди. – Наш Манфред. Он не мог, не должен был нас бросить.
И тут она заметила лицо Сары. Девочка была серой, как зола в очаге.
– О моя маленькая Сара!
На полном лице тети Труди отразились сочувствие, понимание и боль. Она потянулась к девочке, но Сара уронила телеграмму на пол, повернулась и выбежала из кухни.
Она схватила стоявший у ворот велосипед и села в седло. Встала на педали, чтобы ехать быстрее, и ее ноги задвигались в такт ударам сердца. Шляпа слетела с головы и повисла на спине, держась на эластичном ремешке у горла. Глаза у Сары были дикие и сухие, лицо по-прежнему серое от потрясения. Она выбралась из города, повернула у поместья старого Ланцерака и, повинуясь инстинкту, направилась в горы.
Когда тропа стала слишком крутой и трудной, она оставила велосипед и шла пешком через сосновый лес, пока не добралась до первой вершины. Здесь она свернула с тропы и бросилась на влажную постель из сосновых игл, на то самое место, где отдала свою любовь, свое тело и душу Манфреду.
Отдышавшись после трудного подъема, она лежала тихо, не плакала и не всхлипывала, только зарылась лицом в сгиб руки. День проходил, с северо-запада подул ветер, и над высокими вершинами собрались тучи. В сумерки пошел дождь, преждевременно стемнело. Воздух стал ледяным, ветер стонал в соснах, роняя на неподвижное тело девушки капли, так что платье совсем промокло. Сара ни разу не подняла головы. Она лежала и дрожала, как потерявшийся щенок, и сердце ее плакало в темноте.
– Манфред, Манфред, куда ты ушел? Почему я тебя потеряла?
Незадолго до рассвета одна из поисковых групп, которые всю ночь обшаривали гору, наткнулась на нее, и Сару отнесли вниз.
– Воспаление легких, мефрау Бирман, – сказал назавтра врач тете Труди, когда она во второй раз за ночь вызвала его в дом пастора. – Вам придется бороться за ее жизнь, потому что, кажется, сама она бороться не хочет.
Тетя Труди не разрешила забрать Сару в новую городскую больницу. Она сама лечила девушку, днем и ночью ухаживала за ней в маленькой спальне, обтирала ее влажной губкой, когда поднималась температура, сидела рядом с постелью и держала ее горячую руку во время кризиса, не оставляла Сару, когда кризис миновал и Сара лежала бледная и худая, с осунувшимся лицом, которое стало костлявым, а лишенные блеска глаза – слишком большими для темных углублений, в которые они словно провалились.
На шестой день, когда Сара смогла сесть и без помощи тети Труди выпить немного супа, врач зашел в последний раз и за закрытой дверью внимательно осмотрел Сару. Потом отыскал на кухне тетю Труди и тихо, очень серьезно поговорил с ней. Как только он ушел, тетя Труди вернулась в спальню и села на тот самый стул, на котором проводила свои дежурства, не смыкая глаз.
– Сара? – Она взяла девушку за худую руку. Рука была легкая, хрупкая и холодная. – Когда у тебя в последний раз были месячные?
Сара, не отвечая, несколько долгих секунд смотрела на нее и впервые за все время заплакала. Медленные, почти вязкие слезы поднимались из глубин измученных глаз, обведенных темными кругами, худые плечи дрожали.
– О моя маленькая девочка… – Тетя Труди притянула ее голову к своей груди, обширной и мягкой, как подушка. – Моя бедняжечка, кто это сделал с тобой?
Сара молча плакала. Тетя Труди гладила ее по волосам.
– Ты должна сказать мне…
Неожиданно ее рука на голове Сары застыла, в глазах появилось понимание.
– Мэнни… это Мэнни!
Это был не вопрос, но из груди Сары вырвался мучительный подтверждающий всхлип.
– О Сари, моя бедная маленькая Сари…
Тетя Труди невольно повернула голову к маленькой фотографии в рамке, стоявшей на столике у постели больной. Это был студийный снимок Манфреда Деларея в боксерских трусах и майке, в классической позе боксера, с серебряным чемпионским поясом на талии. На снимке написано: «Маленькой Сари. От твоего старшего брата Мэнни».
– Какой ужас! – выдохнула тетя Труди. – Что же нам делать?
На следующий день, когда тетя Труди на кухне шпиговала оленью ногу – подарок одного из прихожан, вошла босая Сара.
– Ты не должна вставать, Сари, – строго сказала тетя Труди и замолчала, потому что Сара даже не посмотрела в ее сторону.
Тонкая белая ночная рубашка болталась на исхудавшей фигуре; Саре приходилось держаться за спинку стула – так она была еще слаба.
Собравшись с силами, она, как во сне, прошла к печке. Щипцами сняла круглую чугунную крышку, и в отверстии показались оранжевые языки пламени. Только тут тетя Труди увидела, что Сара держит в руке фотографию Манфреда. Она вынула ее из рамки, поднесла к глазам и несколько долгих секунд смотрела на нее. Потом бросила в огонь.
