От Лойкота Леон знал, что где-то здесь, у водопада, проходит тропа, ведущая к самому верху. Именно по этой тропе масаи и собирались отвести Еву в деревню. Как он ни старался, рассмотреть тропу издалека, даже с помощью бинокля, не удавалось. Леон попытался оценить оставшееся расстояние, еще надеясь перехватить троицу внизу, хотя и понимал, что они скорее всего уже начали подъем.
Так или иначе, Ева была где-то рядом, и Леон гнал лошадь вперед, все больше и больше отрываясь от конюха и Ишмаэля, которые не могли поспеть за ним. Еще через час он вдруг натянул поводья, соскочил с седла и опустился на корточки перед цепочкой следов, одной из многих, пересекавших саванну. В пыли четко отпечатались три пары человеческих ног. Первым шел Маниоро — его выдавала хромота. За ним следовал Лойкот — длинный шаг. Третьей была Ева.
— О, дорогая! — прошептал он, проводя ладонью по песку. — Даже твои ножки прекрасны.
Следы вели к горе, и Леон, вернувшись в седло, пустил коня галопом. Тропинка уходила круто вверх, и каждый следующий шаг давался все труднее. Гора заполняла собой все небо, и при взгляде на проплывающие над ней облака у Леона возникало неприятное ощущение, что она падает на него. Вскоре пришлось спешиться. Кое-где удавалось различить оставленные Евой следы, и эти маленькие открытия придавали сил. Крутизна склона позволяла видеть лишь на несколько шагов вперед, но он не останавливался, а Ишмаэль и грум отставали все больше.
Поднявшись на первый уступ, Леон оглянулся и замер в изумлении.
Перед ним лежало то самое круглое озеро. Оно было больше, чем казалось с аэроплана, но выглядело крошечным в сравнении с возвышающейся над ним каменной громадиной и напоминало кипящий котел с вихрящимися над ним клубами водяного тумана.
Потом он услышал голос, слабый, почти заглушённый грохотом водопада. Ее голос. Сердце дрогнуло от волнения. Пытаясь определить, откуда донесся голос, он обежал взглядом берега.
— Ева!
Эхо запрыгало по камням, словно насмехаясь над ним.
— Леон! Дорогой!
На сей раз ему удалось определить направление. Он повернулся влево и поднял голову. Глаза уловили какое-то движение, и в следующий момент Леон увидел ее — Ева стояла на высоком уступе. Заметив его, она побежала вниз, легко и грациозно, как горный даман, перескакивая с камня на камень.
— Ева! Я иду, милая!
Бросив поводья, Леон полез вверх по склону. На узкой тропинке повыше уступа появились два масаи. Лица обоих выражали крайнее удивление — похоже, наблюдать подобную сцену им еще не приходилось. Ева и Леон почти одновременно добрались до начала уступа.
— Лови меня, Баджер! — крикнула она и, полностью полагаясь на его ловкость и силу, прыгнула с высоты примерно в шесть футов.
Он поймал ее и, чтобы не свалиться, упал на колени, заботливо прижав Еву к груди.
— Сумасшедшая! Я люблю тебя!
— И никогда больше не отпускай! — успела сказать она, прежде чем их губы соединились.
— Не отпущу! — выдохнул он.
Прервав наконец поцелуй, чтобы отдышаться, они увидели, что Маниоро и Лойкот уже спустились и сидят на уступе с довольными ухмылками на лицах.
— Ступайте и поищите себе развлечение где-нибудь еще! — крикнул им Леон. — Здесь вам делать нечего. Возьмите мою лошадь и встретьте Ишмаэля. Скажите, что ночевать будем здесь. Пусть готовит привал и ждет нас.
— Ндио, бвана, — отозвался Маниоро.
— И перестаньте хихикать.
— Ндио, бвана.
Тихонько посмеиваясь, Маниоро стал спускаться, а оставшийся на уступе Лойкот вдруг пропищал фальцетом, подражая Еве:
— Лфи мна, Бача! — С этими словами он бросился вниз и сбил с ног Маниоро. Оба покатились по склону, сплетясь в объятиях и радостно подвывая. — Лфи мна, Бача! Лфи мна!
Не в силах больше сдерживаться, Леон и Ева расхохотались.
— Проваливайте отсюда, дурачье! — прокричал он, успокоившись. — Убирайтесь с глаз! И не показывайтесь. Не хочу вас видеть.
Смешливая парочка потащилась вниз, то и дело останавливаясь, корчась от смеха и обнимаясь.
— Лфи мна, Бача! — завывал Маниоро.
— Луплу тба, смаша! — Лойкот хлестал себя по щекам и тряс головой. — Луплу тба! — И он подпрыгнул фута на три.
— Без сомнения, самый смешной эпизод в истории земель масаи. Мы с тобой станем героями мифов, — сказал Леон, когда два следопыта исчезли за поворотом тропинки, и поднял Еву на руки. Она обняла его за шею. Он отнес ее к озеру и вместе с ней опустился на траву. — Боже, ты не представляешь, как я мечтал остаться с тобой наедине, держать тебя на руках.
— А я ждала этого всю жизнь, — прошептала она в ответ.
Он гладил ее лицо, касался бровей, губ, щек, потом запустил пальцы в густые волнистые волосы, обрамляющие чудесное лицо. Перебирал шелковистые пряди, как скупец перебирает золотые монеты. Все в ней было такое хрупкое, тонкое, нежное, что он боялся, как бы не повредить эту изысканную, деликатную красоту неловким движением, как бы не испугать любимую, не встревожить нечаянным резким жестом. Она была совсем не похожа на других женщин. Рядом с ней он чувствовал себя дикарем, грубияном.
Ева понимала, что сдерживает Леона. Его робость пробудила в ней нежность, о существовании которой она давно позабыла. Вместе с тем она так хотела его, что не могла больше ждать, и знала, что должна первой подать сигнал.
Леон почувствовал, как ее пальчики, повозившись с пуговицей, скользнули под рубашку, и содрогнулся от прошедшей по телу волны наслаждения.
— Ты такой сильный и твердый, — прошептала Ева.
— А ты мягкая и нежная, — ответил он.
Она слегка откинулась и посмотрела ему в глаза.
— Я не сломаюсь, Баджер, и не разобьюсь. Я из плоти и крови, как и ты. И хочу того же, чего и ты.
Она потянулась к нему и достала губами мочку уха. У него по шее побежали мурашки. А когда ее язычок проник в ухо, Леон застонал.
— У меня, как и у тебя, есть чувствительные места. — Ева взяла его руку и положила себе на грудь. — Потрогай — и сам увидишь.
Неуклюжими пальцами он расстегнул верхнюю пуговицу на ее блузке и замер, ожидая упрека, но она лишь повела плечами, так что груди сами вывалились ему на ладони.
— Молодец, быстро учишься. Одно местечко нашел без моей помощи.
Ее слова и тон придали смелости, и Леон, отбросив опасения и сомнения, перешел к активным действиям. Груди у нее были гладкие на ощупь и горячие, соски уже налились и затвердели.
— Милый, они все твои, — прерывисто прошептала Ева. — Все твои.
Она откинулась, подставляя ему груди, и он стащил блузку, обнажив ее до талии. Губы его сомкнулись вокруг соска, и Ева со стоном обняла Леона за шею и притянула к себе.
