После двадцатого удара Робин вихрем взлетела по трапу на верхнюю палубу и, пока несчастного снимали с решетки, принялась нащупывать пульс.
— Слава Богу, — прошептала она, ощутив слабое биение, и велела матросам, опускавшим человека на палубу: — Осторожнее! — Желание Манго Сент-Джона исполнилось: сквозь искромсанное мясо виднелись белые, как фарфор, позвонки.
Доктор заранее подготовила хлопчатобумажный перевязочный материал и прикрыла ватой изувеченную спину. Человека переложили на толстую дубовую доску и торопливо понесли в носовой кубрик.
В тесном переполненном кубрике, где висела пелена дешевого трубочного табака и воздух загустел от вони трюмной воды, мокрой одежды, немытых мужских тел и гниющих отбросов, матроса положили на обеденный стол, и в неверном свете масляной лампы под потолком Робин принялась обрабатывать раны. Она наложила повязку из конского волоса, возвратила на место рваные лохмотья мышц и кожи, перевязала раны, предварительно обработав спину слабым раствором фенола — средством, недавно открытым Джозефом Листером и с большим успехом пользуемым против омертвения тканей.
Несчастный пришел в сознание и застонал от боли. Она дала ему пять капель лауданума и пообещала на следующий день сменить повязки.
Доктор собрала все инструменты и закрыла черный саквояж, его подхватил маленький рябой боцман по имени Натаниэль. Робин благодарно кивнула, и он смущенно пробормотал:
— Премного вам обязаны, госпожа.
Они не сразу привыкли принимать ее помощь. Поначалу Робин всего лишь вскрывала карбункулы и нарывы, прописывала каломель при дизентерии и гриппе, но позже, когда она вылечила с десяток страждущих, в том числе вправила сломанное плечо, залечила покрытую язвами и разорванную барабанную перепонку и ртутью исцелила венерический шанкр, команда признала ее, и вызов Робин к больному стал обыденным явлением в повседневной жизни корабля.
Боцман карабкался следом за ней по трапу, но не успели они подняться на палубу, как ее неожиданно осенило. Она наклонилась и положила руку ему на плечо.
— Натаниэль, — тихо, но настойчиво спросила Робин, — можно ли попасть в корабельный трюм, не открывая люки верхней палубы?
Боцман испугался, и она резко встряхнула его.
— Так можно или нет? — переспросила Робин.
— Да, мэм, можно.
— Как? Где?
— Через лазарет под офицерской кают-компанией — там люк в передней переборке.
— Он заперт?
— Да, мэм, заперт, и капитан Сент-Джон носит ключ на поясе.
— Никому не рассказывай, что я спрашивала, — приказала она и торопливо поднялась на верхнюю палубу.
У основания грот-мачты Типпу отмывал в ведре плеть, морская вода окрасилась в бледно-розовый цвет. Он сидел на корточках: развернув мощные коричневые ляжки, набедренная повязка впилась в пах. Выжимая воду из кожаных хвостов толстыми безволосыми пальцами, помощник капитана взглянул на Робин снизу вверх и ухмыльнулся, повернув ей вслед круглую лысую голову на бычьей шее.
Робин задыхалась от страха и отвращения. Проходя мимо, она подобрала юбки. В дверях каюты доктор, поблагодарив, забрала у Натаниэля саквояж и без сил рухнула на койку.
Вся в смятении, она еще не оправилась от происшествий, хлынувших лавиной и нарушивших беззаботный ход плавания.
После визита капитана Королевского военно-морского флота Кодрингтона все переживания отошли на второй план. Его обвинения тревожили и терзали, затмив и гнев, вызванный поркой, и радость от встречи с Африкой впервые за два десятка лет.
Немного отдохнув, Робин откинула крышку дорожного сундука, занимавшего почти все свободное пространство в крошечной каюте, докопалась почти до самого дна и наконец разыскала брошюры, которыми ее перед отъездом вооружило Общество по борьбе с рабством.
Она решила прочитать их еще раз и вспомнить историю борьбы с работорговлей вплоть до нынешнего времени. Она сходила с ума от гнева и бессилия. Книги сообщали о заведомо невыполнимых международных соглашениях, пестрящих оговорками, освобождающими от ответственности; о законах, объявляющих работорговлю к северу от экватора пиратством и позволяющих ей безнаказанно процветать в южном полушарии; о договорах, подписанных всеми государствами, за исключением тех, кто наиболее активно занимается работорговлей, — Португалии, Бразилии, Испании. Другие крупные государства, например Франция, используют работорговлю, чтобы заставить своего традиционного врага, Великобританию, терять силы в борьбе, беззастенчиво эксплуатируют горячее стремление британцев к уничтожению работорговли, добиваются политической выгоды в обмен на смутные обещания поддержки.
Взять хотя бы Америку. Эта страна подписала разработанный Великобританией Брюссельский договор, согласившись на запрещение работорговли, но не на уничтожение самого института рабства Америка признает, что перевозка подневольных человеческих душ равнозначна активному пиратству и что соответствующим образом оборудованные суда подлежат аресту на призовых условиях и должны предстать перед Адмиралтейским судом или Смешанной судебной комиссией. Она признает также пункт об оснастке, гласящий, что суда, в момент ареста не имеющие на борту человеческого груза, но оборудованные для перевозки рабов, могут быть конфискованы в качестве трофея.
Со всем этим Америка согласна, но она не признает за военными кораблями Королевского военно-морского флота права на досмотр. Самое большее, на что согласны американцы, это разрешить британским офицерам убедиться в законности заявляемого американского подданства, а после этого даже если из трюмов поднимается вонь до небес и оглушают лязг цепей и нечеловеческие крики из твиндеков — досмотр запрещается.
Робин положила брошюру в сундук и взяла еще одну книжку.
В прошлом, 1859 году с побережья Африки на шахты Бразилии, на плантации Кубы и южных штатов Америки было перевезено около 169 000 рабов.
Масштабы работорговли оманских арабов в Занзибаре можно оценить лишь приблизительно, наблюдая за количеством рабов, проходящих через невольничьи рынки острова. Несмотря на то, что Великобритания заключила договор с султаном еще в 1822 году, британский консул в Занзибаре подсчитал, что за последние двенадцать месяцев на остров прибыло почти 200 000 рабов. Трупы, а также больных и умирающих не выгружают на берег, потому что в Занзибаре таможенные пошлины султану платятся с каждой головы, живой или мертвой.
Больных и истощенных, не имеющих шансов выжить, сбрасывают за борт вместе с трупами в глубоководную впадину перед коралловым рифом. Здесь поселилась огромная стая акул-людоедов, днем и ночью они снуют в ожидании добычи. Как только первое тело, живое или мертвое, падает в воду, море вокруг дхоу превращается в бурлящий котел. По оценкам британского консула, смертность за короткий переход от материка к острову достигает сорока процентов.
Робин отложила брошюру и задумалась над ужасающим размахом этой гнусной торговли.
