— Не факт, — повторила Алка, — если бы с ним
удалось поговорить, возможно он не похитил бы Люську.
— Значит, они встретились где-то еще, поговорили, после
чего тот тип сделал вывод, что ему нужно Люську для чего-то похитить. А наш
Илья такой доверчивый, ничего не заподозрил, спокойно вышел к нему.
— Ясно одно, — заявила Надежда, — мы на
правильном пути.
Вход в четырнадцатую квартиру, как и следовало ожидать,
находился со двора. Если на самом Загородном проспекте царил двадцать первый
век со всеми его плюсами и минусами, сверкали яркие вывески ресторанов и
магазинов бытовой электроники, то во дворе вполне можно было подумать, что
машина времени перенесла подруг в позапрошлый девятнадцатый век — двор был
вымощен булыжником, среди камней пробивались чахлые кустики лебеды и крапивы,
мрачные, грубо оштукатуренные стены давно не знали ремонта, а в одном из углов
двора виднелись покосившиеся ворота каретного сарая. Казалось, что сейчас из
подъезда выйдет Родион Раскольников с окровавленным топором под мышкой или еще
кто-нибудь из героев Достоевского.
Вместо Раскольникова из подъезда вышел рыжий мальчишка лет
тринадцати с наушниками на голове и на настойчивый вопрос подруг ответил, что
четырнадцатая квартира — на самом верху, выше шестого этажа.
— Как это — выше шестого? — удивленно спросила
Надежда. — На седьмом? Но здесь же всего шесть этажей!
— Ну да, шесть, — спокойно согласился
мальчуган, — а четырнадцатая — над шестым, раньше там был чердак, а теперь
там дядя Федя живет, он художник! Ничего, он прикольный!
— Это он, — подруги переглянулись и начали
восхождение.
Лестница была крутая, темная и грязная.
Когда-то она называлась «черной», что подразумевало
существование еще одной лестницы, парадной, с широкими ступенями, резными
перилами, чистым ковром и большими светлыми окнами. Но потом просторные
господские квартиры поделили, и в этой части дома осталась только эта черная
лестница. Как на всякой черной лестнице в старом Петербурге, на этой ощутимо
пахло кошками, подгоревшим супом, квашеной капустой, нафталином и третьесортным
кофе.
По мере восхождения ступени становились все круче и круче.
— Алка, постой! — окликнула подругу
Надежда. — Передохнем секунду! Подъем по такой лестнице альпинисты отнесли
бы к маршруту средней категории сложности, а мы все-таки новички в этом виде
спорта!
— Да что ты? — Алка остановилась и оглянулась. Она
была еще полна сил и энергии. А ты меня все время пилишь, что я должна худеть!
— И как же, интересно, по этой лестнице поднимаются
старики, которых здесь большинство?
— Зато ежедневная тренировка, не нужно никаких
тренажеров!
Поднявшись на шестой этаж, подруги остановились. Выше вела
еще одна лестница, еще более узкая и крутая, больше напоминавшая козью тропинку
в горах. Немного передохнув, они совершили последний этап восхождения и
остановились перед обитой дерматином дверью, на которой ярко-синей краской был
написан номер четырнадцать.
— Вот оно! — радостно вздохнула Надежда, поняв,
что утомительный подъем завершен.
Она нажала на кнопку звонка, в глубине квартиры задребезжало,
и хриплый мужской голос прокричал:
— Заходите, не заперто!
Надежда потянула на себя ручку двери. Она действительно
оказалась открыта.
— До чего же здесь живут доверчивые люди! удивилась
Алла. — То ли у них просто нечего красть…
— Да ты сама подумай, какой вор не поленится
карабкаться на эту верхотуру!
Прихожая, в которой оказались подруги, была завалена старыми
свернутыми в трубку холстами, картонными коробками, ящиками, огромными рулонами
бумаги и какими-то вовсе непонятными предметами. На невысоком шкафу,
выкрашенном зеленой масляной краской, стояли по соседству гипсовая человеческая
голова, глиняный кувшин и чучело утки.
— Проходите в комнату и раздевайтесь! — раздался
откуда-то из глубины жилища прежний хриплый голос.
Подруги переглянулись. Фраза прозвучала как-то странно:
во-первых, сейчас лето, и, приходя в гости, снимать верхнюю одежду не
приходится. Во-вторых, в холодное время года тоже предлагают поступать в
обратном порядке: сначала раздеться, повесить пальто в прихожей и потом уже
проходить в комнату.
Списав эти мелкие странности на экстравагантный характер
хозяина, дамы протиснулись между большим кованым сундуком и гипсовой статуей
передовой колхозницы с капустным кочном в руках и оказались в довольно большой
и очень светлой комнате.
В отличие от прихожей, вещей здесь было совсем немного:
холст на подрамнике, продавленный кожаный диван, низенький столик вроде
журнального, красивая шелковая ширма и пара перепачканных краской стульев.
Еще в дальнем углу комнаты были стопкой прислонены к стене
многочисленные старые холсты.
Надежда огляделась. Диван не вызвал у нее доверия, и она
присела на стул. Алка решительно села на диван, но тут же подскочила:
— Из него торчат пружины!
В соседней комнате послышались шаги, дверь открылась, и на
пороге показался заросший густой бородой невысокий мужчина в потертых джинсах и
вымазанной краской клетчатой рубахе.
— Здрасьте! — хором произнесли подруги.
— Здрасьте, — удивленно отозвался художник, а что
вы не разделись?
— Что? — Алла захлопала глазами и повернулась к
Надежде. — О чем это он?
— Вы что — первый раз? Можете пройти за ширму, если
стесняетесь. — Мужчина подошел к холсту и взял в руки длинную кисть.
— Первый раз — что? — переспросила Алла. — И
почему мы должны раздеваться? Надя, мы что — похожи на девушек по вызову?
— Вроде бы мы уже не в том возрасте, — поддержала
подругу Надежда Николаевна;
— Женщины, ну что вы время тянете! — недовольно
проговорил художник. — Первый раз, что ли, позируете?
— Ах вот оно что! — догадалась наконец
Надежда. — Вы думаете, что мы пришли к вам позировать!
— А разве нет? — удивился хозяин квартиры,
откладывая кисть. — Я вроде на сегодня договаривался…
— Только не с нами! — решительно отрезала
Надежда. — Мы к вам совсем по другому вопросу!
— Да? И по какому же?
— Вы были знакомы с Ильей Цыпкиным?
Задав этот вопрос, Надежда внимательно следила за лицом
художника, однако на нем не отразилось и тени волнения;
— Ну да, я с ним и сейчас знаком, только давно не
встречаюсь.., как-то наши дороги разошлись…
— У него дома есть ваша картина, она называется
«Моховое».
— Ну, не то чтобы картина.., так, этюд,
подготовительная работа… — скромно проговорил художник. — А что, она у
Ильки вывешена?
