Он клацнул зубами и сделал шаг в сторону. Мне удалось
перехватить его взгляд: ненаглядный был невменяем. Вообще-то это довольно
странно. На лице у него не было даже синяков, одна грязь. Руки-ноги тоже не
повреждены — ходил он нормально, только горбился и шаркал ногами как старик.
— Слушай, мне некогда тебя уговаривать, — нахмурилась
я. — Соберись и пошли, а то еще милиция прихватит. Вперед!
Команды он выполнял беспрекословно. Мы пошли по набережной.
Встреченный немолодой мужчина посмотрел на нас подозрительно: грязный здоровый
мужик, по виду с хорошего перепоя, а с ним — подросток, тоже какой-то
зачуханный. Я решила как можно скорее доставить ненаглядного домой, к матери и
сестре. Пускай они там сами с ним возятся, а у меня еще куча дел, ведь с
бандитами-то я разобралась, но где-то ходит «черный человек», и что-то
подсказывает мне, что так просто он не оставит меня в покое. Думаю, у меня есть
время только до вечера, пока этот парень не узнает, что в «копейке» взорвалась
не я, а совсем другие люди.
Ненаглядному нужно было на Киевскую, это не так близко. Но
кто же нас, таких зачуханных, подсадит в машину. Метро скоро откроется, но
ждать даже немного казалось мне пыткой. В конце концов, мне тоже досталось, и
нервы теперь здорово не в порядке.
— А ну-ка, быстрым шагом — марш! — скомандовала я
ненаглядному. — Сорок минут хорошего хода — и мы у тебя дома. А там тебя
ждет горячая ванна, кофе, ласковая мама…
Он посмотрел как-то странно, но не ответил. Однако убыстрил
шаг и уже не так волочил ноги.
— Торопись! — приговаривала я. — Отвык пешком
ходить, все на машине пузо свое возишь. Дышать полной грудью, по сторонам не
зевать! — в голосе моем слышались интонации ворчливого старшины,
муштрующего нерадивых новобранцев.
Мы уложились в сорок пять минут. На часах было полседьмого
утра, когда мы стояли перед дверью его квартиры, и ненаглядный стал шарить по
карманам куртки. Оказалось, что деньги и документы у него забрали бандиты, а
ключи он потерял. Я позвонила, и дверь открылась сразу же, никто не спросил ни
о чем. На пороге стояла женщина. Она была не в халате по утреннему времени, а
полностью одета — видно, и не ложилась. Женщина была худа, немолода и страшно
замотана, под глазами темные мешки и волосы висели безжизненной паклей.
— Гера! — воскликнула она, — Что случилось? Я
так волновалась… Где ты был?
Ненаглядный не ответил, он прошел в квартиру, громко топая,
и немедленно скрылся за дверьми ванной. Очевидно при виде родного дома в нем
проснулась всегдашняя любовь к чистоте. Стало быть, вполне очухался, жить
будет.
Мы с женщиной посмотрели друг на друга. Из-за плотно
прикрытой двери комнаты раздавались странные звуки — кто-то не то рыдал, не то
хохотал.
— Это мама, — пояснила женщина, уловив мой
взгляд, — она больна.
Я сняла осточертевшую бейсболку, и женщина слегка
улыбнулась, увидев рыжие кудри.
— Что же случилось с Герой?
— Он сам вам потом объяснит. Только не сразу, не давите
на него. Ему досталось, но теперь все будет в порядке. Вы его сестра? —
сменила я тему.
— Да, старшая.
Внезапно дверь отворилась и на пороге комнаты возникла худая
старуха в ночной рубашке. В руке она держала электрическую лампочку. Взгляд у
старухи был совершенно бессмысленный. Бросив с размаху лампочку на пол, старуха
посмотрела на осколки и радостно засмеялась.
— Мама! — бросилась к ней дочь.
Она подхватила старуху и повела осторожно, следя, чтобы та
не наступила на осколки.
Когда она вернулась, я сметала битое стекло веником,
найденным на кухне.
— Склероз? — спросила я, чтобы что-то сказать.
— Маразм, — лаконично ответила она.
Мы прошли на кухню, где я разглядела
сестру ненаглядного. Несмотря на жуткую замотанность, эта женщина
начинала мне нравиться.
— Она все время смеется и вообще очень беспокойная.
— Лекарства не помогают?
— Которые помогают, те очень дорогие. А если наши,
попроще, то от них печень разрушается, себе дороже потом встанет.
И никакой жалобы в голосе, просто деловито так отвечает на
поставленные вопросы.
— Вы работаете?
— Разве ж ее можно оставить… Я вообще очень редко из
дому выхожу.
Я представила, как она сидит целыми днями с сумасшедшей
матерью. Впору и самой с катушек сойти!
— Значит, денег не хватает… — протянула я. — Но
ведь можно же ту теткину квартиру сдавать?
— Пускай хоть у одного человека в нашей семье будет
нормальная жизнь, — тихо ответила она.
Так-так. Почему-то мне захотелось, чтобы нормальная жизнь в
этой изумительной семейке была только у нее.
— Ира, белье! — послышалось из приоткрывшейся
двери ванной.
Сестра ненаглядного вскочила было, но под моим взглядом
опять села на стул. Ненаглядный вякнул еще что-то, но потом ему стало холодно,
и дверь закрылась.
— Значит, так. — Я задрала рубашку и вытащила свои
колготки, набитые деньгами. — Слушайте, Ира, и запоминайте. — Я на
глазок разделила деньги пополам и протянула ей хрустящие пачки. — Спрятать
подальше и никому не показывать. Герману ничего не говорить. И вообще поменьше
с ним разговаривать. Купите матери необходимые лекарства, с ней станет легче.
Можете нанять сиделку и выбираться из дома хоть иногда. — При этих словах
Ира оживилась, даже глаза заблестели. — Герман немножко не в себе, —
продолжала я, — но не обращайте внимания, скоро ему станет легче. Главное
— поменьше его жалеть. Да, вот еще что. Машины у него теперь нет. Купите ему
машину — не «копейку», конечно, но попроще, ни к чему его баловать. И вообще,
построже с ним, по хозяйству загрузите работой, чтобы не бездельничал. Квартиру
ту спокойно можете сдать, она ему больше не нужна.
— Откуда вы знаете? — осмелилась спросить Ира.
— Совершенно точно знаю, что он никого туда больше
водить не будет, можете мне поверить.
Она оглянулась, схватила с гвоздя передник в веселеньких
желтеньких ромашках, завернула в него деньги и исчезла из кухни на минутку.
Пока она отсутствовала, я управилась со второй половиной денег — запихнула их
обратно в колготки и привязала на пояс. Очень мне понравилось, что сестра
ненаглядного восприняла все, как нужно, не стала ахать, таращить глаза и
восклицать: что за деньги, откуда деньги?.. За ненаглядного я могла быть
спокойна, сестренка за ним присмотрит.
— Давай хоть кофе выпьем! — сказала Ира, когда
вернулась.
Она заварила очень крепкий кофе и налила туда солидную
порцию ликера. Я выпила, и сразу стало легче. Ира тоже порозовела. Мать за
стенкой молчала, но из ванной доносилось нытье ненаглядного насчет белья.
