Победить любовь позволяет только время, когда костер свежих чувств, прогорев, начинает угасать сам. Для Андрея такое время еще не наступило. И он с болью, с неизъяснимым отчаяньем понял, что его внутренний мир обвалился, рухнул…
Андрей не мог смотреть на картины, которые создал, которые были близки ему каждым мазком. Он не мог видеть мольберт и краски и все вокруг теперь казалось ему одноцветным, серым. Самое страшное — он боялся оставаться наедине с собой. Ему не о чем было думать, его рукам нечего было делать
У ямы горя нет дна. Со стороны кажется, что человек, свалившись в нее, уже не может провалиться глубже, чем есть, но для него самого он все летит и летит, падая глубже и глубже, и кажется, горю не будет конца. Еще хуже, когда за одним несчастьем следует другое, первый удар дополняется вторым. А такое случается чаще всего. Не зря говорят в народе, что беда не приходит одна.
Земная твердь для людей — символ надежности и устойчивости. Антей касался ее и обретал неодолимую силу. Все, что построено на земле, кажется нам вечным и непоколебимым. Люди ходят по улицам городов, поднимаются на верхние этажи зданий, спускаются в шахты, туннели метро, уверенные в их прочности и безопасности. И только те, кто испытал разрушающую тряску земли, знают, сколь обманчива ее твердость, понимают, что все созданное на земной тверди руками людей — только карточные домики, которые рассыпаются, едва под ними шевельнется земля.
Андрей никогда не задумывался над тем, что возводил хитроумные сооружения на чужой земле, хотя фундаментом их всегда была земля собственная, родная. И когда она внезапно заколебалась, сотрясаемая внутренними ударами, стало рушиться все сразу.
Две недели спустя после гибели Джен на Оушн-роуд зазвонил телефон.
— Мистер Стоун? Это Джеральд Линч. Фирма «Даймс. Лаки и краски для всею мира». У меня новинки, вас не заинтересует?
Новинки, естественно, интересовали художника: Линч был представителем Центра, с которым Андрей постоянно имел контакты.
Линч явился на Оушн-роуд собственной персоной, что было вполне естественно: фирма обслуживала клиентов с доставкой товаров на дом.
Линч выглядел крепким, а если еще точнее, то просто мощным. В молодости он занимался классической борьбой, получал призы, и это оставило в его облике неизгладимый след. Линч ходил как по ковру — широко расставляя ноги и слегка растопыривая руки, словно собирался кого-то схватить и сжать в объятиях.
Андрею казалось, что Линч родом из Прибалтики — латыш или эстонец: медлительный, неулыбчивый гигант, к пятидесяти годам не растерявший мужской красоты и силы.
Едва обменившись рукопожатием с хозяином дома, Линч спросил:
— Найдется что-нибудь выпить?
Андрей инстинктивно ощутил неладное. Линч был явно чем-то расстроен. Обычно сухой и сдержанный, он не позволял себе пить, когда был за рулем. Вывести его из равновесия могло только нечто чрезвычайное.
— Коньяк? Виски?
— Лучше водку, но ты ее не держишь, верно?
— Не держу.
— Тогда коньяк.
Линч взял стакашек и опорожнил его одним жадным глотком, словно старался залить пожар внутри себя. Руки его заметно дрожали,
— Что-то не так? — спросил Андрей осторожно.
— Все не так. Абсолютно все. Ты крепись, старина. Я приехал к тебе сообщать гадости.
Предисловие не сулило хорошего. Тем не менее Андрей не выдал встревоженности. В последнее время неприятности преследовали его, и он научился относиться к ним стоически.
Не дождавшись вопроса, Линч сказал сам:
— Зря мы с тобой ухлопали столько стараний.
Слово «мы», как понял Андрей, было предназначено для того, чтобы в неудаче он не чувствовал себя одиноким. Это заставило насторожиться еще больше.
— Ингибитор «Д» который мы достали, в Центре восторга не вызвал. По образцу установлено, что Диллер ничего не изобретал. Технология краденая. И ты знаешь у кого?
— У кого?
Голос Андрея звучал глухо. Он не знал, что и подумать и почему они так глупо бортанулись.
— В государстве, которое еще вчера было великим Советским Союзом. — Линч не скрывал ни злости, ни разочарования. — Некий инженер Рудольф Рогович из научного института «Октан» загнал по дешевке агентам Диллера «ноу хау» на целый ряд технологий. Инженера вычислили и взяли за задницу контрразведчики. Еще до того, как мы выслали образцы. Так что ударили мы по нулям, мистер Стоун!
— Подонок! — Андрей яростно стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
Линч посмотрел на него с грустью и налил себе еще виски. Проглотил, тяжко вздохнул. Сказал успокаивающе:
— Три к носу, старина. Рогович подонок — это ясно без слов. Но далеко не самый опасный. Давай простим его. Мужику и без того уже припаяли восемь лет. Сидеть ему, не пересидеть. Можно ли взять большее с нищего советского инженера? Тем более что самое крупное отродье ходит на свободе. Вспомни, как председатель Комитета государственной безопасности Вадим Бакатин отвез в американское посольство новинки технической разведки. Отвез с благословения главного могильщика государства Майкла Горби… Не зря говорят: предают только свои…
Андрей промолчал.
— Ладно, успокойся, — Линч придвинул к нему бутылку. — Выпей. И выслушай новость похуже.
— Ладно, бейте, — сказал Андрей обречено, но спиртного себе не налил.
— К американцам переметнулся генерал Веников. Об этом стало известно только вчера. В том, что он нас с тобой заложит, нет сомнения…
Андрей сидел не шевелясь, невидящим взором уставившись в окно. Новость ударила его с такой силой, что на какой-то миг отбила способность соображать.
— Ты слышал? — вынужден был переспросить Линч.
Андрей кивнул.
— Я приехал, чтобы срочно вывести тебя из-под удара. — Линч выдержал паузу. — Без промедления.
— Выходит, надо бросить все, закрыть дверь и уйти?
— Да, именно так.
— А вы сами?
— Дорогой коллега, я тронут, но для беспокойства обо мне у вас нет причин. На Побережье я живу восемнадцать лет и, как койот, знаю здесь все ходы и выходы… Мне главное — увести вас.
— Вдруг тревога ложная?
— Я понимаю тебя, Стоун. Но, увы, тревога настоящая. Мы уже с тобой потеряли державу, не стоит терять себя. Уж мы-то подобной участи не заслужили.
Андрей взял бутылку и налил себе виски. Спросил Линча:
— Вам?
— Немного.
Они выпили, глядя в глаза друг другу.
— Судя по всему, — сказал Линч, громко выдохнув, — ты был военным. Так? — И, не ожидая ответа, чтобы придать весомость своей догадке, сказал. — Я тоже. И всегда считал, что это нормально, когда решение, кому из нас умирать, кому оставаться в живых, принимали другие. Им принадлежало право приказывать нам: «Убей другого, погибни сам». И мы убивали и погибали. Во всяком случае, всегда были готовы убить и сгинуть по приказу. Потом я задумался: все ли здесь нормально? В древности вожди не посылали подчиненных на смерть, а вели за собой. Александр Македонский сам шел в бой в своих фалангах. И рисковал не меньше рядового всадника. Карл Двенадцатый был под Полтавой ранен. Кутузов в бою получил удар штыком в глаз. Наполеон сам всегда был на поле боя. И солдаты не задумывались, почему им надо идти в огонь. Сегодня право посылать на смерть других присвоили себе лицемеры. Они вырыли для себя бункера по обеим сторонам океана. В случае большой опасности они спрячутся под землей. Македонский, Карл Двенадцатый, Петр Первый отстаивали право на свою власть в боях. Сегодня власть требует, чтобы ее право на руководящие кресла защищали другие. Ты не задумывался, почему, когда три подлеца развалили великую державу, ни один райком компартии, ни один партком не опустел из-за того, что все ушли на фронт? Да потому, что те, кому мы даже не присягали, посадили нас всех в кучу дерьма. Горбачев, Яковлев, Лигачев — лжецы и подонки. Так не пора ли нам подумать и о себе?
