— Но ведь посылают не доносить, а выяснить истину?
— Фъ-ю! — присвистнул Янгблад. — На истине много ли заработаешь? Сказать «нет» — значит перекрыть кран для себя же. Куда выгоднее для агента говорить: «что-то есть». Тогда можно дольше снимать пыльцу с одного цветка.
— Значит, все дело в заработке?
— Именно так. В них, в зелененьких дело…
Янгблад выразительно пошевелил пальцами в воздухе, будто пересчитывал пачку купюр.
— Где Розита сейчас? Я ее потерял из виду.
— Ее отозвали, и, надеюсь, у нас с вами трений не будет.
— Я тоже надеюсь. Сегодня мы кончим ваш портрет. Это точно.
Вечером Андрею позвонили. Он снял трубку, не представляя, кому понадобился.
— Это Дебре, — раздался знакомый голос. — Прошу прощения за то, что встреча не состоялась. Виноват, как вы, наверное, догадались, ваш бывший доброжелатель и опекун. А с нашей стороны все было в порядке. Потому вас просят повторить все сначала. Завтра в одиннадцать. В этот час вы должны быть на шестнадцатой миле. У дорожного знака вас встретят на синем «Рамблере». Надо проехать за ними. Когда «Рамблер» покажет правый поворот, вы свернете на боковую дорогу. Вот и все. Вы согласны?
— Да, — подтвердил Андрей. — Завтра. Одиннадцать.
26
Все было как в прошлый раз. Андрей вывел «Понтиак» на Северное шоссе и включил приемник. Только чувствовал он себя в этот раз немного иначе, чем тогда, когда ехал на встречу впервые. То, что произошло на его глазах с Мейхью, перестало выглядеть случайностью. Дотошного расследователя мгновенно взяла за горло опытная и сильная рука Легиона. Выходит, слишком высокую ставку кто-то собирался поставить на него, на художника Стоуна. К чему это и по какой причине?
Мысли одна беспокойнее другой обуревали Андрея. Он думал о том, что Западное побережье страны — далеко не такой благословенный и счастливый край, каким его рисует навязчивая реклама. Даже самый невнимательный взгляд, брошенный по сторонам, мог заметить следы неравенства и несправедливости. Милях в десяти от города кончалась зона вилл и особняков. Теперь мимо проплывали нагретые зноем поля. То там, то здесь виднелись покинутые людьми полуразрушенные домишки. Их хозяева ушли отсюда в поисках лучшей жизни и большей справедливости. Кое-где на крылечках покосившихся развалюх, прямо под палящими лучами солнца, в одиночку и семьями сидели старые люди. Вдоль обочин стояли огромные щиты, призывавшие покупать бензин «Эссо», страховать жизни и автомобили. На некоторых щитах кто-то черной краской намалевал слова: «Пусть черные и евреи убираются вон! Это наша земля!» Теперь оба призыва — рекламный и расистский — одинаково верно служили настоящим хозяевам страны.
Каждый, кто страховал жизнь и свой автомобиль, вкладывал деньги в бизнес Корды и Хупера.
Каждый, кто угрожал евреям и неграм, более того, просто соглашается с тем, что все беды идут от носатых и черных, уже становился солдатом армии, которая готовилась защищать интересы все тех же фамилий. А чтобы найти наемников для Легиона, его руководители повсюду расставляли силки и ловушки.
Около года назад Андрей видел, как по городу пронеслась машина с голубым флагом одного из ярых легионеров экстремиста Гуго Штрайкера. «Сволочь!» — пробормотал ей вослед какой-то прохожий.
«Сволочь»… Это слово отныне могут произнести и вослед ему, художнику Стоуну. Но что поделаешь, отказываться от предложений Легиона, делать шаг назад он уже не в состоянии. А запрашивать Центр нет ни времени, ни возможности. Решение надо принимать на ходу.
«Сволочь»… Быть в чужом обличье, значит, соответствовать ему и в делах. Разведка — это красивое слово, призванное облагораживать грязную суть всяческого деяния, носящего истинное название шпионаж. Легенды о благородных разведчиках, всегда помнящих надуманный семейный долг, никого не предающих, гуманных и высокоморальных — это ложь от начала и до конца. Копаясь в дерьме, нельзя не пахнуть его ароматами.
Однажды Корицкий показал Андрею высокого седого мужчину, приехавшего в Питомник. Лицо его было печальным и суровым. Пояснил:
— Полковник Ваганин Василий Кузьмич. Оберфюрер СС.
Позже Андрей узнал историю этого человека, внешне героическую, а по существу глубоко трагическую, не поддающуюся однозначной оценке.
Ваганин был блестящим разведчиком, самоотверженным, отчаянным человеком. Легализовавшись в Германии еще до прихода Гитлера к власти, он вступил в нацистскую партию и попал на службу в СС. С началом войны против Советского Союза Ваганин, или иначе гауптштурмфюрер СС Эрих Шмидт, стал заместителем начальника зондеркоманды, которая обеспечивала безопасность одного из армейских штабов группы Центр. Место и положение Шмидта позволяли ему быть в курсе многих военных и государственных секретов гитлеровского рейха. Он, например, заранее знал маршруты перемещения штаба, боевые задачи дивизий, их точный списочный состав, средства поддержки и усиления.
С точки зрения руководства разведки, Ваганину не приходилось желать лучшего места. Но сам Ваганин понимал, что ничего хуже его должности для русского патриота придумать нельзя.
Что ни день, Ваганин видел, как фашисты уничтожают его соотечественников. Как командир зондеркоманды Хайнц Носке, обеспечивая безопасность, поголовно выбивал жителей сел, в которых предполагалось разместить штаб группы Центр. При этом в зондеркоманде действовала круговая порука. На акции по истреблению населения обязаны были выезжать все офицеры, в том числе работники штаба.
Партизаны внесли имя Эриха Шмидта — этого длинного гестаповца — в список военных преступников, подлежавших уничтожению. Однажды в Шмидта стреляли. К его счастью, пуля, пущенная с большого расстояния, только пробила мышцу, не задев кости руки. После этого положение Шмидта в глазах начальства еще больше упрочилось: его повысили в звании, наградили Железным крестом. А Ваганин не находил себе места. Не раз и не два он думал убить Носке, еще двух-трех эсэсовцев по выбору и уйти. Сделать это было бы нетрудно. Сердце, переполненное ненавистью, так и толкало руку к пистолету. А разум, холодный, расчетливый, заставлял продолжать службу.
Ваганин знал — смерть Носке не подорвет мощи фашистской военной машины. Жернова гитлеровской мельницы смерти будут молоть со все той же скоростью, что и раньше. Куда серьезнее тот урон, который наносил Эрих Шмидт, точно следовавший приказам Хайнца Носке, и тянулся перед ним во фронт. Ваганин несколько раз просил у Центра разрешения оставить свое место, однако позволить такое солдату тайного фронта никто не собирался. И он оставался в стане врага до последнего дня. Более того, напоследок, в день, когда он попал в плен, Ваганин потерял несколько зубов. Кто-то из победителей, опьяненный водкой и ненавистью, врезал ему прикладом по щеке. Несильно, но увесисто.
После победы с помощью Ваганина изловили многих военных преступников. В их числе группенфюрера Хайнца Носке. Фашист на первых допросах держался дерзко, не признавал никаких обвинений. И только увидев перед собой своего бывшего заместителя в форме советского офицера, понял, что игра в молчанку проиграна.
