Позже Андрей прочитал те материалы о полковнике Митрофане Марченко, которые сумел раздобыть в библиотеке Питомника. В рапортах полковника генерал-квартирмейстеру русского генерального штаба обращало на себя умение Марченко с беспощадной точностью в нескольких фразах определять суть и цену людей, с которыми он общался. Вот как Марченко отзывался о Редле задолго до того, как сделал его своим агентом, и раньше, чем им занялись писатели и биографы:
«Альфред Редль. Человек лукавый, замкнутый, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума мелочный. Вся наружность слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив. Женолюбив, любит повеселиться».
Изучили бы начальники Редля его так, как это сделал Марченко, они бы подумали, пригоден ли он к роли, которую ему доверили. А русский военный агент в Австро-Венгрии был отличным психологом. Именно знание слабостей руководителя контрразведки помогло ему подобрать ключи к Редлю и завербовать его, как вербуют незрелых армейских лейтенантов, льнущих к красивым женщинам и карточной игре.
— И еще, молодой человек, — заметил тогда Корицкий, — обращу ваше внимание на то, что сам Марченко ни разу не дал австрийской контрразведке повода доказать свою причастность к секретной службе. Чтобы заставить русского полковника, нанесшего такой удар по чести австрийских офицеров, покинуть Австро-Венгрию, на одном из правительственных приемов сам император Франц-Иосиф намеренно и открыто оскорбил Марченко. Вызвать на дуэль императора не позволял этикет. Русское правительство было вынуждено отозвать агента из страны. И все. О его делах, причем делах успешных, знал только маленький круг доверенных лиц. Потом все обо всем забыли.
Корицкий помолчал, походил по комнате.
— Я вас не испугал тем, что аплодисментов не будет? Нет? Тогда продолжим работу.
Это было давно, но чтобы себя подбодрить, Андрей сказал, обращаясь к себе по-русски:
— Что ж, продолжим работу. И взялся за кисти.
22
Он писал несколько часов подряд, лишь изредка подходя к окну. Погода снова испортилась. По стеклам, как слезы, струились капли воды. Серая мгла, повисшая над землей, опустилась еще ниже, и казалось, что вот-вот наступит вечер, хотя было всего два часа дня. Андрей зажег свет и прошелся по комнате. Янгблад поглядывал на него с портрета доверчиво и благодарно.
Какое-то беспокойство не давало Андрею сосредоточиться. Он бросил кисти, вытер руки полотенцем, взял с вешалки черный блестящий плащ с капюшоном.
Ветер и дождь хлестали в лицо.Вокруг было до удивления пусто. Андрей любил такиедни, когда все живое пряталось в домах, и вымерший город не мешал сосредоточиться.
Он шел широкими размашистыми шагами. Все вокруг было залито водой и отливало жирным блеском: крыши, окна, лужи. У воздуха, чаще всего дымного, пахшего бензином и горячим асфальтом, вдруг обнаружился первобытный вкус. Он отдавал свежестью, принесенной с моря.
Андрей вышел на берег, когда уже кончался отлив. Сразу за полосой ухоженного пляжа, почти до самого горизонта, где пенились валы отступившего океана, серела удивительно неприглядная пустыня, грязная, покрытая клочьями бурых водорослей и тины. Меж плоских, отглаженных водой камней в след за отступившими волнами океана стекали грязные ручьи. В радужных лужах шевелились крохотные рачки. А издалека, прорываясь сквозь равномерный шум дождя и ветра, доносился угрожающий рокот волн.
Ветер дул в спину. Плащ то и дело попадал между колен и мешал идти. Ноги вязли в сыром тяжелом песке. Но Андрей шел и шел, наслаждаясь плохой погодой и волей, которую на время обрел.
Углубившись в размышления, Андрей натолкнулся на человека, который разгребал кучу водорослей, оставленных на песке отступившим океаном.
Это был седой старик в промокшей до нитки одежде. Он стоял на песке, засучив по щиколотку выцветшие от времени джинсы. Его широкую грудь, еще не утратившую мужской красоты, обтягивала матросская полосатая тельняшка. Всем видом и поведением старик бросал вызов дождю и ветру. В его возрасте такие прогулки под силу далеко не каждому.
Увидев Андрея, старик распрямился, оттолкнул водоросли босой ногой, и на мгновение задержал взгляд у ног Андрея. Машинально опустив голову, тот заметил на песке крупную красивую раковину. Видимо, старик очень хотел взять ее, но стеснялся.
Поняв его состояние, Андрей нагнулся и на открытой ладони протянул моллюска старику. Тот принял дар и широко улыбнулся. Андрей заметил, что было в старике что-то от короля Лира: проницательный взгляд из-под косматых бровей, посиневшие от холода ноги, седая, спутанная ветром борода.
— Я, наверное, произвожу впечатление человека безумного? — спросил старик и засмеялся чисто и звонко.
— Нет, — ответил Андрей, смутившись, поскольку в самом деле подумал о том, не безумен ли встреченный им старик. — Это вы чересчур…
— Может быть, и безумный, — сказал старик, будто рассуждая с собой. — Но летом в дождь так лучше. Все равно промокнешь, а так приятнее. Кстати, в такую погоду блюстители этикета сидят по домам и меня некому осудить…
И тут же без видимой причины перевел разговор в другую плоскость:
— Извините, сэр, вы, должно быть, очень одинокий человек. Очень.
Андрей внутренне содрогнулся от неожиданных слов. А старик, ощутив неловкость своего предположения, извиняющимся тоном добавил:
— Одинокий, как я. Вы спросите, почему? Потому что только одинокие люди любят прогулки в непогоду. Тогда им легче. Они общаются с природой, которую понимают и ценят.
И тут же предложил:
— Если вы не сторонник церемоний, я представлюсь. Доктор Гернетт.
— Художник Стоун, — сказал Андрей в свою очередь.
— Художник? — переспросил старик. — Очень приятно, хотя не совсем похоже. У вас лицо мыслителя. Я бы сказал больше — человека, скрытно изучающего мир…
Неприятно задетый словами о «скрытном изучении мира», Андрей все же улыбнулся.
— Вот в чем не грешен, так это в философии.
Старик ему понравился. Он располагал своей откровенностью и пренебрежением к светским условностям. Видно, что-то безошибочно подсказывает людям, когда они встречают других с родственными душами и близкими взглядами.
— Вы не замерзли? — спросил Гернетт. — Если не откажетесь, могу пригласить вас к себе на чашечку кофе.
Жил Гернетг в особняке, который ничем не уступал дому Андрея. Жил также на Оушн-роуд, в квартале людей обеспеченных и денежных. Но в доме бросалась в глаза не роскошь, а приверженность хозяина науке.
Рабочий кабинет Гернетга был сплошь загроможден каким-то невероятно пестрым хламом. Стены до потолка закрывали многочисленные полки, заставленные книгами. Книги лежали стопками на подоконниках и на полу. На столе громоздились кипы рукописей. В самых неожиданных местах лежали и висели резные фигурки из кости, черного дерева, ритуальные африканские маски, маски японских театров «Кабуки» и «Но». Трудно было даже представить, чем занимается или увлекается хозяин кабинета.
