— Хорошо, забудем все и пойдем дальше. Как вам давался язык?
— Не знаю, товарищ подполковник. Я ведь его не изучал. Просто разговаривал.
— В конце концов, зовите меня Алексеем Павловичем. У вас не должно возникать желания связывать мой облик с погонами.
Андрей взглянул на Корицкого с удивлением. За годы службы он твердо усвоил, что армейская система держится на том, что в любых обстоятельствах подчиненные — офицеры и солдаты — должны связывать свое отношение к человеку именно с его погонами и размером звезд на них. Так, и только так. Тем не менее послушно ответил:
— Слушаюсь, товарищ подполковник!
Корицкий улыбнулся и сказал:
— Значит, если вокруг вас говорили бы на каком-то еще языке, кроме русского, вы бы освоили и этот язык? Верно я понял?
— Так точно. У нас в Тоболино жили и казахи. Я этот язык тоже знаю.
— Казахский?
— Да.
— Хорошо. А сколько вам понадобилось бы, чтобы изучить новый язык?
— Смотря какой.
— Разве это имеет значение? Новый язык, и все.
— Разница есть.
— Какая? — Корицкий пытливо взглянул на лейтенанта.
— Турецкий я возьму за полгода. Конечно, если буду плотно заниматься. Французский или итальянский — думаю, за год.
— Почему такая разница?
— Под турецкий у меня есть задел. Французский придется учить от «а» до «я».
— Хорошо, а если английский?
— Тоже год.
— А быстрее?
— Можно, конечно. Только тогда придется ничем другим и заниматься.
Корицкий улыбнулся. Подумал иронически: «Знал бы ты, мальчик, сколько времени в сутки я заставлю тебя заниматься языком и другими делами, не был бы ты столь беспечен…» Но сказал не то, что подумал:
— Далее, молодой человек, наш разговор обретает формальный характер. Мне положено предупредить вас о неразглашении нашей беседы и даже взять с вас расписку. Но вы — офицер, и для начала будет достаточно вашего слова.
— А если поинтересуется комдив, о чем мы беседовали? — Андрей никак не мог представить, что ему даже от своих высоких начальников кое-что предстоит сохраняться в тайне.
— Неразглашение, — пояснил Корицкий, — это значит тайна от всех.
— Понял, — кивнул головой Андрей. — Понял, Алексей Павлович.
— Прежде всего, молодой человек, я не по ведомству культуры. Я из военной разведки. Наше знакомство с вами совсем не случайно. Пока я вышел на вас, пришлось посмотреть немало лейтенантов. Ни один из них для нашего дела не подошел. Это к тому, чтобы вы ощутили ответственность перед теми, кто вас как бы делегировал. С другой стороны, мне важно знать ваше желание. Личное. Полное. Готовы ли вы к тому, чтобы пройти подготовку и потом работать за рубежом на положении нелегала? Что скажете?
12
Работа над портретом сэра Генри продвигалась медленно. Хотя Диллер и повторял Андрею, что готов позировать с утра до вечера, на деле для художника у него находилось не так уж много времени. Едва они начинали работу, звонил телефон, и его величество, вежливо извинившись, уезжал надолго и в неизвестном направлении.
Освобождавшееся время Андрей использовал для работы в галерее. Он много гулял по пустынному парку, изучая сеть дорожек и охрану лаборатории Диллера, которую от парка отделяла высокая глухая стена.
Детективные романы приучили многих к мысли, что узнать чужой секрет — значит вскрыть ухищренным образом сейф, вынуть оттуда и сфотографировать документ или перехватить шифровку, раскрыть код и прочитать текст. В жизни разведчика все и сложнее и проще.
Андрей сделал всего несколько шагов в доме Диллера, а уже мог представить, в каких направлениях вел свои исследовательские дела хозяин. Буквально на второй день Андрея познакомили с высоким седовласым старцем, который шел по коридору в сопровождении Мейхью. Они столкнулись лицом к лицу, и пройти мимо просто так было бы невежливым.
— Профессор Уильям Ф. Кризи, — представил Мейхью гостя. А память Андрея услужливо перетряхнула все, что ему было известно об этом одиозном ученом муже.
В годы второй мировой войны совсем еще молодой студент университета Кризи подвизался в аппарате химической службы армии США. В уединенной лаборатории форта Мидл он вел поиски способов, которые бы позволили сжечь Японию. После долгих трудов Кризи создал крошечную зажигательную бомбу. Она была так мала, что ее специальным пояском удавалось крепить на груди летучих мышей. Этих тварей для Кризи в огромных количествах отлавливали добровольцы в окрестных горах, в пещерах. Мышей помещали в специальные контейнеры, с тем чтобы в нужный момент доставить на самолетах в Японию. Предполагалось, что, сброшенные над городами, мыши станут искать укрытия под крышами японских домов и вызовут грандиозные пожары по всей стране.
План Кризи показался военным во всех отношениях безупречным и, главное, крайне дешевым. Два года ушло на отработку деталей и частностей. Но когда все уже казалось законченным, мыши преподнесли сюрприз. Около сотни живых поджигателей вырвались из контейнеров и атаковали ближайшие к лаборатории населенные пункты. Вспыхнул грандиозный пожар, в котором сгорел и дом, где проживал сам Кризи. Заодно заполыхали крупные армейские склады. Это и решило судьбу незадачливого поджигателя. Ухлопав на исследования кучу денег, Уильям Кризи должен был их прекратить. Однако имя Профессор Пожар закрепилось за ним навсегда. Перед Андреем сразу встал вопрос: что этот человек изобретает для Диллера? Один раз поджегший город, он не мог стать пожарным. А кем же стал?
Однажды, вернувшись к себе после получасовой работы у Диллера, Андрей нашел на своем столе конверт. В нем лежало приглашение, отпечатанное на плотной мелованной бумаге:
«Организационный комитет Восьмого Диллеровского дня науки имеет честь пригласить мистера Чарльза Стоуна, художника, на встречу ученых, назначенную на 9 июля в Митинг Хаусе».
Трудно объяснить, почему Андрею прислали такое приглашение. Человеком науки он не был, а по уставу, утвержденному Диллером, на встречу приглашались только ученые. Скорее всего сам же Диллер и поступился правилом, чтобы показать себя художнику с новой и неожиданной стороны покровителя наук.
Кстати, организуя «Дни науки», Диллер пользовался на них правами не большими, чем все остальные приглашенные. Он получал стандартный гостевой билет, в котором его именовали просто: «Генри Диллер, профессор химии». Надо сказать, что «Дни науки» Диллера были явлением впечатляющим и престижным. Андрей это понял, едва подъехал месту встречи ученых на площади Четырех ветров. В большом зале Митинг Хауса собрались те, кто хоть в какой-то мере был известен и подавал надежды в науке. Бросалось в глаза большое количество молодежи. Это давно стало особенностью диллеровских встреч. Все обставлялось так, что именно здесь молодые ученые получали общественное признание своих заслуг и попадали под опеку могучей «Диллер кэмикл Кюрпорейшн».
