— Слушай, ты умный, да? — Рахман иронизировал.
— До этого ты считал умным только себя?
— Ага, только себя. Понимаешь, триста километров проехал, и на каждом шагу — дерьмо: трусы, дураки, продажные души. Все рот открывают: баксы, баксы. А ты сильный, умный. С тобой опасно.
— Давай кончим об этом. С тобой не менее опасно. Поэтому получишь вертолетчика из сельхозгруппы. Скажу честно: парень вас боится. Молодой, не воевал. Но я его уговорю хорошо лететь. Будет проще, если ты дашь слово не причинять ему вреда.
— Ха! — Рахман всплеснул руками. — Ты меня удивляешь, командир. Как ты можешь доверять слову бандита. Ты же таким меня считаешь?
— Не обижайся, Рахман, но вопрос твой глупый. Я предложил переговоры. Ты согласился. Я пришел сюда. Вот, — Мацепуро уже в который раз показал раскрытые ладони, — без оружия, с голыми руками. Пришел не из-за тебя, а из-за детей и женщин, которых ты захватил. Теперь подумай, какой смысл нам вести переговоры, если ты не веришь мне, а я не буду верить тебе? Ты от кого-то слыхал, чтобы я действовал обманом?
— Э… — Рахман поморщился. — Сейчас никому нельзя доверять. Где твоя рация? Говори с ними. Пусть торопятся.
— Не могу. — Мацепуро развел руками. — Рацию мне не привезли. Надо опять идти самому.
— Ты хочешь меня разозлить?
— Не сердись. Я говорю правду. Сейчас пойду — будет. Обещали привезти. Ты же не предупредил, когда будешь делать захват — я не приготовился. — Мацепуро вывернул карманы брюк и оттянул их в стороны. — Видишь, я пустой.
Над летным полем с тяжелым грохотом пролетел вертолет. Темная тень скользнула по земле и умчалась в сторону аэропорта.
— Пойду, — сказал Мацепуро. — Надо с вертолетчиком поговорить. И деньги потороплю.
Русский вел себя так странно, что Рахман не успевал соображать. С одной стороны, тот не повышал голоса, не выдвигал никаких требований, принимая все, что требовал Рахман. С другой — поражало его поведение: ни тени страха в глазах, ни попытки заискивать. Рахман ожидал другого. Прикидывая в уме операцию, он готовился встретить человека, который будет постоянно прижимать его ультиматумами, и поэтому заранее обдумал, как держаться, что отвечать. Теперь вся продуманная схема не срабатывала, а перестраиваться на ходу Рахман не умел. Единственное, что его успокаивало, — заложники у него под надзором, и любая попытка не выполнить требования обернется кровью.
— Иди, — Рахман махнул рукой, обозначая путь к выходу.
— Девочки, пошли, — Мацепуро поманил пальцем девчушек, одна из которых судорожно прижимала к груди куклу.
— Э-э! — подал возмущенный голос лупоглазый Язид. — Куда?!
— Шахабов, ты сиди! — Мацепуро повысил голос. — Твое дело телячье.
— Постой, девочек я не пущу! — Рахман всем своим видом выражал непреклонность. — Моим людям это не нравится.
— Кто здесь командир, ты или они? — Мацепуро вернулся в глубь салона.
— Если они, мне всех вас жаль. Без командира даже сто человек с оружием — не отряд. Пропадете. Бойцы воюют, командир думает. Здесь думать обязан ты. Не хочешь сам думать, давай я помогу.
— Забирай! — Что-то в рассуждениях Мацепуро задело Рахмана. — Забирай две девочки и мальчик. Иди!
Возле машин спецназа Мацепуро встретил Глущак. Посмотрел на командира, на детей, которых тот привел с собой.
— Все в порядке?
Глущак видел: командир жив, невредим, но он прекрасно знал: во время таких переговоров надломы образуются не снаружи — внутри. Поэтому хотелось услышать, как себя чувствует полковник. Мацепуро улыбнулся.
— Все путем. Давай мне вертолетчика. А сам сходи к машине. У меня в кейсе есть Коран. Достань и принеси.
Пилот вертолета капитан Чигирик без труда угадал офицера в высоком мужчине, к которому его подвели. Тот не сутулился, держал спину ровно, широко расправлял плечи, ступал, вынося ногу легко, и главное, ставил ступню прямо, словно шел строевым шагом.
— Слушаю вас.
Чигирик мог бы, не опасаясь промашки, назвать собеседника «полковником», но тот счел необходимым представиться сам.
— Полковник Мацепуро. Григорий Александрович.
Чигирик по привычке отдал честь — как-никак сам он был при погонах, но Мацепуро удержал его руку.
— Не надо, обойдемся без церемоний. Вам уже объяснили задачу? Хреновая она, если честно. Постараемся обойтись без стрельбы.
— Это уж как у вас выйдет. — Чигирик не собирался кривить душой.
Дело ему не нравилось, и он не скрывал этого.
— Обойдемся, если вы поможете.
— Как?
— Вам передадут две бутылки «пепси». Одну початую, вторую — закрытую пробкой. Поставьте их на видном месте в кабине. Из открытой пейте. В присутствии террористов как можно чаще.
Чигирик догадался, в чем дело.
— Вы их отравите?
Мацепуро посмотрел ему прямо в глаза.
— Я похож на отравителя?
— Нет. — Чигирик смутился. — Однако как угадаешь?
— Не надо угадывать, капитан. Травить я никого не буду. И главное, держитесь с ними спокойно. Погоны снимите. В случае чего — скажете, что старший лейтенант…
— Это нужно?
— Да. И помните, о вашей безопасности я договорюсь. По обычаям гор. Обязательства они не нарушат.
Взяв у Глущака Коран, Мацепуро обнял майора за плечи.
— Спасибо, Федор. Мне пора возвращаться. К своим чайникам. Там жара — как бы не закипели…
Рахман нервничал. Он стоял у окна, прикрытого занавеской, и жадно курил. Теперь уже он не смог бы продемонстрировать свое спокойствие, вытягивая перед собой руки: пальцы, державшие сигарету, дрожали. Пребывание в духоте и томительное ожидание измотали боевиков.
Мацепуро подумал: если этих людей сейчас отпустить с миром, они уже вряд ли согласятся повторить подобную авантюру. Это только кажется, что стрессы изматывают тех, кто борется с террористами. Сами бандиты нервничают не меньше. Разница в том, что трясущийся от ярости, брызжущий слюной и размахивающий автоматом террорист — это нормально, а вот представитель закона не может позволить себе такую роскошь — «завестись».
— Скоро? — Этот вопрос уже не волновал, а прямо-таки изводил, терзал боевиков.
— Скоро. Уже есть вертолет. Военный. Сельхозный не дали. Но я должен обеспечить безопасность летчика.
— Хорошо, обещаю. Вертолетчика не трону. Согласен?
— Нет, Рахман. Скажи так: вертолетчика не трону ни я, ни мои люди.
— Ты что, юрист, так формулируешь?
— Нет, просто хочу, чтобы ты соблюдал договор.
