Хозяйка дома, не спуская глаз с солдатика, стала расстегивать блузку, и через мгновение Рыжов увидел ее пышные груди с бутонами возбужденно торчавших сосков.
Фрау приглашающе замахала рукой.
— Герр официр, ком, ком! Фик-фик. Ком!
И, на ходу снимая одежду, покачивая бедрами, двинулась по лестнице на второй этаж.
Столько времени прошло с той поры, казалось прошлое быльем поросло: пережито столько несчастий — бои, потеря руки, скитания по госпиталям, а память хранила все, что было связано с Эрикой Бастиан — так звали подругу, которую Рыжов обрел для себя на чужой земле в чужом городишке, занюханном и разбитом войной Альтенмарктдорфе. Их близость походила на взрыв, на пожар, которые пожирают все, что может оказаться в пределах досягания огня.
В какой-то момент внизу в дверь дома застучали. Надеть и подтянуть порты для солдата-фронтовика — дело плевое, секундное — поддернул пояс, пуговицы застегнул и порядок. Скатился по лестнице вниз, взял автомат на изготовку. За ним спустилась хозяйка — румяная, вдохновленная.
В дом вошел комендантский патруль от стрелкового полка, в зону ответственности которого входил Альтенмарктдорф. Высокое начальство Советской Армии в то время очень пеклось о том, чтобы солдаты-освободители как можно меньше общались с немцами и особенно с немками, дабы не впитать в себя тлетворный дух нацисткой идеологии. К тому же приходилось следить и за тем, чтобы не совершалось насилия.
Старший патруля — майор с желто-пшеничными усами — смотрел на Рыжова строго, на фрау проницательно. Но ничего подозрительного заметить не смог. Лейтенантик демонстрировал полную покорность. Как и положено, он был измучен боями и бессонной службой связиста: синяки под глазами, бледные щеки, усталые глаза. Автомат в его правой руке свидетельствовал о бдительности, а большая пустая кастрюля в левой — говорила о чисто гастрономических намерениях. Фрау напротив светилась доброжелательностью и смирением. Она была испугана появлением патруля, но не более. И все поясняла, все поясняла майору, что русский солдат хороший, что никакого вреда ей не сделал, а кастрюлю — кохтопф — она ему дала сама.
— Хорошо, — оценив обстановку, майор принял решение, — ты солдат обед сваришь — кастрюлю верни. — Он повернулся к фрау и пояснил ей, собрав все, что знал по-немецки. — Битте. Руссише зольдат кохтопф цурюк гебен. Бештимт. Солдат вернет вам кастрюлю. Обязательно.
В Альтенмарктдорфе батальон связи простоял две недели, и за это время Рыжов по меньшей мере по три раза в день приходил к фрау Эрике Бастиан за кастрюлей и столько же раз приносил ее обратно. А иногда проклятая посудина сразу не находилась, и они в четыре руки и четыре глаза искали ее по всему дому до утра.
Именно в то время Рыжов понял, что европейская, в частности немецкая тактика схваток полов превосходила русскую, единственно сохраненную от прошлых времен советской властью традицию..
Что имел в своем арсенале красный боец, прошедший от Ростова в Германию до встречи с фрау Эрикой Бастиан? Только прием упавшего дуба, который лежал плашмя, и всем грузом своим до конца распиловки прижимал женщину к ложу.
Фрау Эрика уже после второго прихода русского лейтенанта к ней за кастрюлей заставила его отказаться от однообразия в производстве фикен и превратить колхозную примитивную лесопилку в европейский дансинг. Поняв, что «руссише зольдат Васья» человек добрый и поддающийся дрессировке, фрау Эрика в полной мере проявила свой веселый характер и умение искать удовольствие в общении с мужчиной. Каждую встречу, она выкидывала все новые номера.
Альтенмарктдорф стал для лейтенанта Рыжова центром обмена европейским сексуальным опытом, потому что всему, что знала и умела фрау Эрика Бастиан ее обучил муж обер-фельдфебель Вермахта Курт Бастиан, за время службы успевший познать, как делают фуккар в Норвегии и, наконец, что собой представляет футре французское.
Приезжая в краткосрочные отпуска из оккупированных Германией стран к своей фрау в родной Дойчланд, Курт привозил трофеи материальные и свой новый опыт в вопросах фикенмахен.
Эрика оказалась способной ученицей мужа и не менее талантливой учительницей молодого Васи-русачка. Правда, порой она обогащала лейтенантика, который твердо знал по-немецки только слова «Halt! Hande hoch!» — «Стой! Руки вверх!», новыми, не всегда понятными ему выражениями. Например, просила ласкать ее «in der Hundestellung», и Рыжов, не поняв просьбы, готов был орать «Hande hoch!» от злости на самого себя. Но методом армейского обучения по принципу «делай как я», Эрика владела прекрасно. И уже в последующем, когда она просила «Bitte, noch ein mal in der Hundestllung», Вася знал — подружка его возжелала позу игривой собачки, и охотно выполнял ее пожелание.
Короче, Рыжов проявил себя старательным учеником. Единственное, что он тогда не вывез из Европы, это слово «секс», а сохранил исконное понимание, что все разнообразие поз и приемов и есть то, что по-русски именовалось блядками. И этого мнения он придерживался всю остатнюю жизнь.
Освоившись с новой ролью любовника в постели Дарьи Никитичны, Рыжов попытался приобщить сожительницу к бесценному европейскому опыту, который ему помогла полной мерой зачерпнуть славная фрау Эрика Бастиан. Попытался, но тут же получил решительный и гневный отпор. Хозяйка мгновенно просекла, что положение партнеров на ристалище любви должно непривычным образом измениться и резким толчком отбросила Рыжова. Тот отлетел к стенке, ударился о нее боком.
Дарья вскочила и, тряся белизной мощных грудей, светившихся в полумраке сумерек, набросилась на сожителя с руганью.
— Ты за кого меня принимаешь, козлина?! Я тебе кто, уголовная курва? А ты сам офицер или урка? Ты куда пришел? На блядки?!
Рыжов, потирая плечо руки, отнятой у него войной, которое ко всему зашиб о стену, не знал хохотать ему или ругаться. Он понял — границы любви, в которые себя заключила Дарья Никитична, нерушимо тверды. Все, что выходило из незримого круга приличий — грязный, позорящий честь женщины разврат.
Конфликт все же уладился. Партнеры сплелись в объятиях, и они оказались более сладкими, нежели обычно. Однако попыток сменить классическую позу колхозника и колхозницы на отдыхе в поле в период борьбы за высокий урожай на нечто экзотическое индокитайское Рыжов больше не предпринимал.
Сарайск в те годы был небольшим и тихим городком — двадцать тысяч населения, деревообрабатывающая фабрика, небольшая пекарня и постоянные очереди в булочных. Даже по карточкам хлеба не всегда хватало на всех.
Дом районного отделения связи — двухэтажный кирпичный, с высоким крыльцом под навесом, который подпирали витые чугунные столбы, до революции принадлежало купцу первой гильдии Рубашкину. И даже многие годы спустя сохранял в памяти горожан имя владельца, так же как сохранили за собой имена бывших хозяев в Москве Елисеевский и Тестовский магазины, дом Пашкова, дворец Шереметевых в Останкино и другие сооружения. Об этом Рыжов узнал сразу, едва получил назначение и спросил первую встреченную им старушку как пройти на почту.
