– Но ведь у вас есть покойник, Максим Костров, депутат
Госдумы, должны же вы расследовать его смерть, и вообще, как он здесь очутился.
Он говорил, что у него тут дела, стало быть, он находился в командировке?
Старший опер как-то странно посмотрел на меня и сказал, что
Громова посылала запрос в Москву на предмет местонахождения депутата Кострова и
оттуда ответили, что Костров в отпуске по семейным обстоятельствам в связи с
болезнью сына, и что они с женой повезли сына в Египет срочно купаться в
Красном море. Требовать каких-либо дополнительных сведений Громова не решилась,
потому что не имеет никаких доказательств, кроме моего утверждения, что это был
Костров, да и то я же сама признаю, что не видела его лица, а только слышала
голос.
А труп, сказал далее опер, опознать нет никакой возможности,
потому что лицо разбито вдребезги, вся голова – сплошная каша. При этих его
словах у меня перед глазами все поплыло, и я чуть не грохнулась со стула. Оперы
помогли Алику привести меня в чувство и ушли.
Я сидела на диване и так долго молчала, что Алик
забеспокоился. Он решил, что у меня наступила обратная реакция – раньше я
плакала и боялась, а теперь буду сидеть, тупо смотреть в одну точку и молчать
часами.
– Солнышко, поговори со мной, – ласково попросил
он.
Его голос действовал на меня благотворно, к тому же сейчас
он был единственным близким мне человеком, поэтому я тяжело вздохнула и
потерлась щекой о его плечо.
– Алик, что же это такое? Ты тоже считаешь меня
ненормальной и веришь, что все это я выдумала со страху?
– Это не так, ни я, ни они так не считают, просто все
очень запуталось, но милиция обязательно разберется.
– Послушай, прекрати говорить со мной таким жалостливым
тоном, я прекрасно отдаю себе отчет в своих словах. Они говорят, что Максима
здесь вообще не было, но ведь я виделась с ним и не один раз. И все эти покушения
на меня – неужели ничего нельзя доказать? Мы были с Максимом два раза в
ресторане, там нас могли видеть.
– А ты помнишь, где находятся эти рестораны?
– Нет, не помню, когда меня везут на машине, я не
запоминаю дорогу. Но квартиру, ту самую квартиру у черта на куличках, я смогла
бы найти. Это в Купчине. Я помню остановку автобуса и как идти к дому. Третья
парадная, квартира на четвертом этаже вот так, наискосок. Ведь можно же хозяйке
предъявить его фотографию?
Только Алик порадовался, что я рассуждаю здраво, как я опять
расстроилась и начала плакать. Он махнул рукой и сказал, что по сведениям
Громовой Максим Костров будет находиться в отпуске еще две недели, а там, так
или иначе, все разъяснится.
Мы прожили эти две недели в каком-то нереально призрачном
мире. Я уже не боялась входить в темную комнату, меня не преследовал во сне
страшный человек в костюме пингвина, но из дому я могла выходить только
ненадолго вместе с Аликом. Одну в квартире он меня тоже старался не оставлять,
поэтому за готовыми переводами приезжали его сослуживцы.
Вообще Алик перенес эти две недели стоически. Что бы я ни
устраивала, он был со мной неизменно терпелив и ласков. Он не утешал меня
пустыми фразами типа: «Все прошло, не думай об этом, забудь, как страшный сон»,
а, наоборот, заставил меня рассказать ему все до мельчайших подробностей,
начиная с того, как я увидела Максима, садящегося в чужую машину, и до самого
конца, до страшного пингвина. И всю историю моего знакомства с ним, с Аликом,
он тоже заставил меня проговорить. И хоть мне было ужасно стыдно, что я считала
Алика монстром и убийцей, но после этих разговоров мне становилось легче.
Беседовали мы преимущественно ночью, лежа в объятиях друг друга, когда отдыхали
от более интересных занятий. Я наконец узнала, что значит любить
одного-единственного мужчину, который принадлежит только тебе. Нам было хорошо
вдвоем, ведь он был такой нежный и прежде всего думал обо мне.
Так прошло почти две недели, а потом в воскресенье ему
позвонила знакомая и пригласила на вечеринку по случаю своего дня рождения.
Алик сказал, что придет не один. Вначале я растерялась, идти не хотелось, но
оставаться одной в пустой квартире тоже не хотелось. А Алику очень хотелось
пойти, я это видела. В конце концов, я взяла себя в руки и согласилась. Это
была компания его бывших однокурсников по университету. Я почистила перышки и
постаралась выглядеть как можно лучше, чтобы Алику не было за меня стыдно. Все
время, пока я сидела перед зеркалом, я уговаривала себя, что пора выходить на
люди, что Алик не может сидеть со мной вечно дома, у него дела, работа и
т. д. Умом я все это понимала, но на деле отчаянно боялась, что сорвусь.
– Маринка, иди-ка сюда! – позвал меня Алик.
Он стоял посредине комнаты и растерянно смотрелся в зеркало
на дверце шкафа. На нем были белая рубашка и брюки, те самые, в которых он был
со мной в театре. Алик с изумлением поддерживал застегнутые брюки руками, иначе
они с него просто упали бы. Я подошла и проверила – между животом и поясом брюк
свободно проходили два кулака.
– Так это значит, что я похудел? – спросил он меня
дрожащим голосом, не веря своему счастью.
– Выходит, так. Я это давно заметила, но не хотела тебя
обнадеживать. Весы у тебя есть?
Он взвесился, и оказалось, что он похудел на пятнадцать
килограммов.
– Чудеса! Ведь я уже потерял надежду.
– А что такого? Мы с тобой две недели или чуть больше?
Значит, каждый день по килограмму, отличный результат. Кстати, у тебя есть
другие брюки, поменьше? В этих ты, как Олег Попов.
Нашелся костюм, который давно уже был Алику безнадежно мал,
а теперь оказался в самую пору, даже пуговицы на пиджаке пришлось переставлять.
Алик одевался и повязывал галстук перед зеркалом, и я вдруг увидела, какой он
симпатичный… Глаза на похудевшем лице уже не заплывали, а оказались большими,
темными; волосы отросли, и шрам на затылке не был виден. К тому же у него была
очень хорошая, чуть смущенная улыбка. Осознав все это, я заранее почувствовала
ревность ко всем женщинам, которые сегодня будут сидеть с ним за одним столом.
Приятельница Алика жила в шикарной квартире возле метро
«Московская». Четыре или пять огромных комнат, везде очень чисто и красиво. Муж
у приятельницы был не то чтобы сильно крутой, но и не бедный человек. Он
находился в командировке в Штатах, и вспомнили про него за весь вечер всего один
раз, когда кто-то предложил поднять тост за человека, который вырастил и
взлелеял такую красавицу. Эта Виктория была интересная, но уж слишком яркая и
шумная. Еще в прихожей она смачно расцеловалась с Аликом, правда, со мной
поздоровалась тоже очень приветливо. Она наговорила Алику кучу комплиментов, и
все обнимала его и поглаживала по плечу, но шестым чувством я поняла, что
опасаться мне следует не ее.
Там была одна… Ее звали Лена. Едва взглянув друг на друга,
мы поняли все.
«И не надейся, что ты сможешь его у меня отобрать!» –
сказала я ей глазами.
